кудрявыми волосами, обрамлявшими лицо; она держалась прямо, и, несмотря на худощавость, ее фигура не потеряла женственности. Именно ее красота настолько оскорбила толстоногую служанку, что она расцарапала ей лицо.

Выйдя из боковой двери тюрьмы, молодая женщина, щурясь от яркого света, прошла в другую дверь. Так она превратилась из задержанной в обвиняемую, ибо вошла в зал суда Олд Бейли22.

Вначале ее привели в темную и грязную комнату, еле освещенную лампой с закопченным стеклом. Здесь в обществе других таких же женщин в кандалах она прождала не менее часа. Наконец ее вызвали в зал суда, где она предстала перед судьей.

В это утро в суде заслушивалось немало дел: мать попыталась утопить своего ребенка, жена раскаленной докрасна кочергой выжгла мужу глаз, и именно это обвинение вдруг осложнило дальнейшие слушания в суде.

Софина Смит, как было заявлено, использовала молоток и стамеску для того, чтобы взломать дверь в доме на Фрит-стрит в Сохо, принадлежащем Гилберту Ганну, стряпчему, и похитила серебряное блюдо стоимостью сто пятьдесят фунтов.

Этой суммы оказалось достаточно, чтобы трижды приговорить ее к повешению.

– Итак, – сказал судья; – признаете ли вы себя виновной в предъявленном вам обвинении? – Судья казался кротким человеком, несмотря на недобрые складки по углам рта, и простой обыватель принял бы его за судью в любительских матчах в крикет, только накинувшего на плечи судейскую мантию, а не спортивный свитер. Когда на его вопрос не последовало ответа, он воспринял это милостиво и снова повторил его, но тон его уже вызвал усмешку секретаря суда, ведущего протокол слушаний.

Попытки заставить молодую женщину заговорить не имели успеха. Ее взгляд был устремлен на высокое с панельной обшивкой судейское место, а ее красивое лицо исказила хмурая гримаса упорства.

Когда судья спросил ее о ране на лице, она повернулась так, чтобы он не видел ее исцарапанную щеку.

После еще одного или двух заданных им вопросов, судья, потеряв терпение, громко хлопнул ладонью по столу. Заключенная вздрогнула.

Все присутствующие в судебном зале заметили ее испуг. Наконец с глазами, блестевшими от слез, она что-то почти шепотом ответила судье.

– Повторите. Я не слышу вас.

Молодая женщина, повысив голос, сказала, что нет смысла допрашивать ее, потому что она воровка.

– Вы хотите сказать, что вы воровка по своей природе или стали ею в этом конкретном случае? Если вы родились воровкой, то это не предмет разбора в суде. Но если вы виноваты в том, что вам предъявлено сейчас, то должны признать себя виновной или же заявить о своей невиновности. Какое вы желаете сделать заявление?

На скамьях в зале суда было около сорока или пятидесяти человек и каждый из них понимал, что эта красивая молодая женщина может быть повешена за неуважение к суду. Поэтому ее упорное молчание произвело на всех сильное впечатление: не меньше, если не больше, оно взволновало некоего молодого человека, который с самого начала слушания проявлял явную нервозность и странное нетерпение. Это был высокий юноша, одетый с дешевым шиком, с зеленой косынкой на шее и в ярко-красном жилете. Его одежда и довольно воинственное выражение лица говорили о том, что он готов на все и намерен идти до конца. Он был коротко острижен и тщательно выбрит, и, казалось, ничто на его лице не могло бы скрыть его подлинные эмоции и беспокойный гнев в глазах. Однако даже если бы он попробовал скрыть свое лицо под кожаным капюшоном, то все равно обратил бы на себя внимание, потому что беспокойно ерзал на своем месте: то наклонялся вперед, то откидывался назад, а когда наконец молодая женщина еле слышно прошептала, что считает себя виновной, он вскочил и выкрикнул, что она не виновата.

Констебли кинулись к нарушителю, сбив на своем пути какого-то мальчугана. Нарушитель был ширококост и высок, но он ловко перепрыгнул со своей скамьи в зале на заднюю, угодив одной ногой на нее, а другой на ноги священника, и крикнул судье, что это он, Джек Мэггс, совершил эту кражу.

Но его тутже окружили и заставили сойти со скамьи на пол. Юноша, полный гнева и отчаяния, дрожал, как конь, остановленный на бегу.

– Приведите-ка этого хулигана сюда, – приказал судья.

Трое полицейских, все ниже ростом, чем их пленник, подвели его к судье, и тот немедленно объявил, что Джек Мэггс обвиняется в неуважении к суду, а затем без передачи его другим судейским авторитетам, сам начал допрос.

– Вы знаете эту женщину? —спросил он, и хотя молодой человек еще не успел ответить, все в судебном зале поняли, каким будет этот ответ, ибо юноша свистящим шепотом что-то успел сказать молодой женщине, которая, однако, отрицательно замотала головой.

– Она жена моего брата.

– Вот как, – промолвил судья. – Вы, оказывается, умеете говорить. Молчание, следовательно, не ваша фамильная черта, не так ли?

– Да, я могу говорить, – подтвердил юноша. – Я тоже был в том доме в Сохо и могу сказать вам, ваша честь, что эта молодая женщина ни в чем не повинна. Ее муж, Том Ингланд, взломал замок.

– А вы, полагаю, были невинным свидетелем всего этого?

– Как я мог им быть? Именно я упаковывал краденое серебро.

– Очень хорошо, – сказал судья, – тогда я попрошу вас принять присягу, как свидетеля.

В этот момент допрашиваемая, покачиваясь из стороны в сторону, зарыдала громко и безутешно. Она продолжала плакать, когда ее уводили со скамьи подсудимых и усаживали в первом ряду под охрану двух полицейских. Юноша, который все еще не мог унять дрожь, выпрямился и, как положено свидетелю, назвал свое имя, адрес, а также дал клятву на Библии говорить только правду. Ухватившись за край свидетельской кафедры, он обвел глазами судебный зал. Бледный и потрясенный собственным поведением, он утратил всю свою воинственность.