задремал. Треск сухой ветки разбудил его. Ленивый Дэн так и не проснулся, а Казан тотчас же поднял голову и стал нюхать воздух. То, к чему он принюхивался издалека в течение целого дня, теперь было близко от него. Он притаился и весь задрожал от напряжения. Медленно от сосен к палатке приближалась какая-то фигура. Это был не профессор. Она подходила с осторожностью, опустив голову и подняв плечи, и звезды вдруг осветили поганую физиономию Санди Мак-Триггера. Казан прижался к земле еще более. Его морда все еще лежала между передних лап. Блеснули обнажившиеся клыки. Но он не произвел ни малейшего шума, который мог бы выдать его присутствие под густым кустом. Шаг за шагом подходил Санди и наконец коснулся уже рукой полы палатки. В руке у него не было ни дубины, ни плети. Вместо того и другого в них блистала сталь. У входа в палатку он остановился и стал глядеть в нее, не замечая позади себя Казана.

Молча, в мгновение ока, — весь превратившись в волка, Казан вскочил на ноги. Он забыл о цепи, которая удерживала его. В десяти футах от него стоял человек, которого он ненавидел больше всего на свете. Он напряг все свои силы до последней капли, чтобы сделать прыжок.

И он бросился на него. На этот раз цепь уже не потянула его назад и шея его не пострадала. От времени и от разрушительных химических процессов кожа на его ошейнике, которой он носил уже столько времени, еще с тех пор, как стал впервые бегать в упряжи, размякла, лопнула, и он получил свободу. Санди обернулся, и в следующий затем прыжок Казан укусил его за плечо. С громким криком злодей повалился на землю, и оба они стали кататься по ней, тогда как Дэн, забеспокоившись на своей привязи, поднял невообразимый шум. Во время падения Казан выпустил свою жертву, но в ту же минуту приготовился и к новой атаке.

А затем вдруг произошла перемена. Он почувствовал себя свободным. Ошейника уже не было на нем. Вместо сжимавшего его ошейника его окружали теперь лес, звезды и ласковый ветерок. Здесь были люди, а где-то там, далеко — Серая волчица! Он насторожил уши, быстро отвернулся от своей жертвы и, как тень, ускользнул в роскошную свободу, составлявшую для него все на свете.

Когда он отбежал на сто ярдов, то какие-то звуки остановили его на минуту. Это уже больше не был лай Дэна. Слышались только редкие выстрелы из автоматического револьвера маленького профессора. А затем до Казана долетел очаровавший его, ужасный, предсмертный стон Санди Мак-Триггера.

Милю за милей Казан все мчался вперед. По временам он вздрагивал при воспоминании о предсмертной ноте, которая донеслась до него вместе со стоном Санди Мак-Триггера, и, заложив уши и вытянув хвост точно тень, пробирался сквозь кусты с тем любопытным приседанием на задние ноги, которое так характерно для волков и собак, убегающих от опасности. Затем он выбрался на равнину, и тишина, мириады звезд, сиявших на прозрачном своде неба, чистый воздух, который приносило с собой еще не загрязненное бациллами дыхание северного полюса, возбуждали его и придавали ему силы. Он бежал навстречу ветру.

Где-то там, далеко, на северо-западе должна была находиться Серая волчица. В первый раз уже за столько недель он стал опять на задние лапы, послал ей глубокий, вибрирующий вопль, который широко разнесся на целые мили кругом. Далеко позади его услышал Дэн и заскулил. Стоя около окоченевшего тела Санди Мак-Триггера, маленький профессор с напряженным выражением на бледном лице тоже услышал его и стал ожидать второго. Но издавший свой первый вой, Казан по инстинкту почувствовал, что ответа на него не последует, и помчался далее, милю за милей, как собака, которая набрела на след к дому своего хозяина. Он не возвращался к озеру и в то же время не держал своего пути и к городу Красного Золота. Он старался покрыть сорок миль, отделявшие его от Мак-Ферлана, по такому прямому направлению, точно рука человека провела для него дорогу по линейке через горы и поля, долы и леса. Всю эту ночь уже не звал к себе Серую волчицу. Им руководил в его решении процесс, усвоенный им из практики, из обычая, и так как Серая волчица уже много раз ожидала его, когда он раньше оставлял ее одну, то, следовательно, и на этот раз должна была ожидать его где-нибудь на берегу недалеко от реки.

На рассвете он уже добрался до реки и находился всего только в трех милях от песчаной отмели. Не взошло еще и солнце, как он уже стоял на том самом месте, на котором когда-то лакал вместе с волчицей воду. В ожидании и с полным доверием он стал озираться по сторонам, не увидит ли где-нибудь Серую волчицу, и при этом скулил и вилял хвостом. Затем он стал принюхиваться к ее запаху, но дожди уже давно смыли с песка ее следы. Весь этот день он проискал ее вдоль берега и на равнине. Побежал потом к тому месту, на котором в последний раз они оба загрызли свою добычу. Обнюхал все кусты, на которые когда-то были нацеплены отравленные приманки. То и дело он садился на задние лапы и посылал ей свой товарищеский, призывный крик. И медленно, и постепенно, когда он делал все это, мать Природа совершала над ним свое чудо, которое индейцы называют на своем языке «зовом духа».

Как этот «зов духа» работал перед этим и над Серой волчицей, так стал теперь волновать кровь и в Казане. С заходом солнца и с наступлением вокруг него ночи с ее глубокими тенями, он все чаще и чаще стал оборачиваться на юго-восток. Весь его мир заключался в тех следах, по которым он охотился. Вне этих мест для него не существовало ничего. Но центром этого мира, такого ограниченного для его понимания, была Серая волчица. Он не мог лишиться ее. Этот мир, по его понятиям, простирался от Мак-Ферлана вдоль узенькой тропинки через леса, равнины к маленькой долине, из которой их обоих выгнали бобры. Если Серой волчицы нет здесь, то она непременно должна быть там, и, не чуя усталости, он возобновил за нею поиски.

Голод и утомление остановили его не раньше, чем стали гаснуть звезды и место ночи стал занимать серый день. Он загрыз кролика, поел его, лег около останков и поспал. Затем отправился далее. На четвертую ночь он добрался наконец до долинки между двух скалистых кряжей и при свете звезд, более ярких здесь благодаря осенней поре, чем где бы то ни было еще, вдоль ручья направился к своему прежнему жилищу на болоте. Был уже день, когда он добрался до разлива, устроенного бобрами, который теперь окружал логовище под валежником уже со всех сторон. Сломанный Зуб и другие его бобры внесли большие перемены в то место, где был дом его и Серой волчицы, и несколько минут Казан простоял неподвижно и молча у края разлива и нюхал воздух, отяжелевший от неприятного запаха, исходившего от бобров. До сих пор его дух оставался несокрушимым. Весь этот день он провел в поисках. Но Серой волчицы не оказалось нигде.

Медленно природа опять принялась за свою работу над Казаном и внушала ему, что ее здесь нет. Она исчезла из его мира и жизни, и его всего охватили одиночество и тоска, настолько великие, что лес стал казаться ему чуждым, а тишина пустыни чем-то угнетавшим и страшным. И опять собака стала пересиливать в нем волка. Благодаря Серой волчице он научился ценить свободу. Без нее же весь свободный мир вдруг стал казаться ему таким необъятным, таким чуждым и пустым, что это даже испугало его. Поздно вечером он набрел на кучку осколков от раковин, которые валялись на берегу реки. Он понюхал их, перевернул, ушел, возвратился обратно и опять понюхал. Это было то место, где Серая волчица в последний раз поела на болоте перед своим уходом на юг. Но запах, который остался от нее, уже выдохся настолько, что Казан не мог хорошо уловить его и побежал далее и во второй раз. На ночь он забрался под бревно и заставлял себя заснуть. Но в полночь в своем беспокойном сне так разнервничался, как ребенок. И день за днем, ночь за ночью он жалким созданием стал проводить на этом болоте, оплакивая то существо, которое вывело его из хаоса мрака к свету, которое открыло для него весь мир и которое, уйдя от него, лишило его всего того, чего само было лишено благодаря своей слепоте. А затем он помчался к хижине, где жила Иоанна и с нею ее ребенок и муж.

Быть может, там еще остался их запах.