ядерных технологий Ирану, Соединенные Штаты реагировали так резко, вплоть до разрыва отношений с четырьмя российскими научно-исследовательскими институтами?). Либо Вашингтон располагает необходимыми рычагами, которые исключают использование российского ядерного потенциала как по неосторожности, так и целях шантажа. Об этом, как всякому понятно, никто не будет болтать на публике. Одним из немногочисленных косвенных свидетельств в пользу такого положения дел можно считать заявление, сделанное для прессы генералом Юджином Хейбиджером. главой американской стратегической службы.

16 июня 1998 года генерал рассказал журналистам о своей поездке в Россию, в ходе которой он посетил несколько военных ядерных объектов. Это были база ракет СС-19 в Козельске (близ Калуги), склад ядерных боеприпасов в Саратовской области, база СС-25 в Иркутской области, склад ядерных боеприпасов военно-морского флота в Североморске (Мурманская область). По словам генерала, обеспечение безопасности на них не вызвало у него «серьезной обеспокоенности». В Козельске, в частности, он побывал в ракетной шахте для СС-19 с шестью ядерными боеголовками. Он назвал систему безопасности «превосходной», хотя и заметил, что, если в Соединенных Штатах охрана межконтинентальных ракет осуществляется в основном сложными техническими системами, в России персонал, обслуживающий ракетную шахту, контролируют лишь два офицера (The Nonproliferation Review Fall. 1998. C.165).

Превосходная система безопасности? Хотелось бы знать о ней больше: например, о психологическом и моральном состоянии, о политических убеждениях как персонала, так и двух охранников. Беспокоиться есть о чем, достаточно прочитать письмо, которое еще в 1991 году, до распада СССР, академик Юлий Борисович Харитон, один из отцов советской атомной бомбы, направил Михаилу Горбачеву. «Нестабильное положение во многих регионах страны требует незамедлительного проведения работ по повышению безопасности хранилищ и по правильному содержанию атомных боеприпасов. Необходимо осуществить модернизацию боеголовок с тем, чтобы исключить опасность ядерного заражения в случае каких-либо инцидентов». И, отметив, что проверка систем безопасности ракетных установок выявила «серьезные неполадки», он делает следующий вывод: «Советский ядерный комплекс обладает огромной мощью. Он нуждается в строжайшем государственном контроле… Ядерный комплекс должен постоянно находиться в поле зрения центральных властей, только они могут иметь к нему доступ и только они могут им управлять» (Труд. 1999. 24 августа). Харитон указывал и на другие тревожные признаки: утечку мозгов, ослабление дисциплины, слабое финансирование. Что произошло потом, хорошо известно: изменения были явно не к лучшему.

Трудно согласиться, что слово «прекрасный», использованное американским генералом, исчерпывающе описывает положение дел. Неужели Соединенные Штаты согласны довольствоваться столь малым? Или же они располагают другими системами обеспечения безопасности, которые гарантируют, что из этих шахт ни при каких обстоятельствах не стартуют никакие ракеты? А если какая-нибудь ядерная боеголовка развалится на куски, даже не взорвавшись, то те сотни квадратных километров, которые станут непригодны для жизни, будут находиться ведь не в США, а в России, т. е. очень далеко.

Ни для кого не тайна, что в ходе последнего визита президента Клинтона в Москву США и Россия заключили договор, согласно которому российской стороне предоставлялась возможность использовать американскую спутниковую систему для обнаружения ракетного нападения. Из этого следуют два простых вывода: собственной работающей системы у России нет и страна больше не в состоянии отразить американский ракетный удар (совершенно невозможный по другим причинам).

Даже из упомянутых здесь косвенных свидетельств с большой долей уверенности устанавливаются мотивы спокойствия, проявляемого Соединенными Штатами. Они и другие страны Запада высказывают вполне оправданное беспокойство по другому поводу: их тревожит судьба военного ядерного потенциала в случае политического коллапса Российской Федерации («мирный атом» — особый вопрос и не менее тревожный). Вашингтон обращает особенно пристальное внимание и на расползание технологий за пределы уже существующего ядерного клуба, на миграцию материалов и специалистов, которые могут способствовать созданию атомных бомб (и иных видов оружия массового уничтожения) в странах, не входящих в клуб. В общем на все то. что может лечь в основу будущего ядерного терроризма (или терроризма при помощи биологического и бактериологического оружия).

Связанные с этими процессами проблемы колоссальны: они существенно влияют на работу центров проектирования и производства ядерного оружия, центров производства ядерных материалов, т. е. плутония и обогащенного урана, затрагивают судьбы десятков тысяч людей — инженеров, ученых, рабочих, занятых в атомной военном промышленности. По имеющимся у нас данным, только в трех российских «городах плутония» — Озерске (Челябинске-65, население 83500 человек), Северске (Томске-7, население 107 тысяч человек), Железногорске (Красноярскс-26, население 90 тысяч человек) — число лиц. непосредственно занятых в ядерном секторе, соответственно 14, 15 и 8 тысяч. Что делать с этими городами, в которых почти 40 тысяч первоклассных мозгов?

По оценке одного из лучших западных экспертов, профессора Маурицио Мартинелли, «провозглашенный перевод милитаризированных советских структур на рельсы свободной экономики осуществился лишь в малой степени, конверсия военной промышлeннocти остановилась в начале девяностых годов и сейчас можно говорить о ее провале», «налицо катастрофическая утечка мозгов» и, наконец, «военный и гражданский ядерный комплекс, включающий десятки закрытых атомных городов, лаборатории и научно-исследовательские институты, сотни хранилищ ядерных материалов, находится в критической ситуации в плане безопасности и охраны окружающей среды» (Limes. 1998. № 4. С. 185– 186).

Достаточно бросить взгляд на место, занимаемое российским ядерным архипелагом на географической карте, чтобы убедиться в том, что в случае политического кризиса никто не может гарантировать безопасности центров ядерной промышленности — они расположены вдали от столицы: многие из них находятся на Урале (Свердловск-45, Челябинск-70, Златоуст-36) или в Западной Сибири (Томск-7, Новосибирск), а также в Восточной Сибири (Красноярск-26. Красноярск-45, Ангарск). Тому же взгляду, на этот раз обращающему внимание на границы военных округов, откроется, что Северокавказский военный округ имеет 250 оперативных ядерных боеголовок и 4 их склада. Уральский — 90 боеголовок и 6 складов, Сибирский — 1250 боеголовок и 10 складов, а Забайкальский и Дальневосточный — 2010 боеголовок и 18 складов. Эта дислокация планировалась в другие времена и перед лицом иного противника. Сейчас она утратила всякий смысл. И что будет, если Россия распадется на части?

«Добро пожаловать в ад». Нарисованный наскоро плакат с таким «приглашением» стоит на обочине дороги, ведущей к Грозному с запада. От Назрани до города, где царит ужас, 90 км ничейной земли. После последних ингушских КПП, где проверка документов проводится достаточно формально, не видно ни одного российского танка, ни одного солдата. Кажется, что русских здесь нет, что они призраки. Но в небе над низкими тучами слышен гул их самолетов и вертолетов.

Первая странная особенность этой войны: журналисты, оформившие свой приезд по всем правилам, были привезены в Моздок, где размещается командование российских войск, и там оказались под разными предлогами заблокированы. Другие, кто, как и мы, не доверились официальным властям, решили добираться самостоятельно. Мы не знали, очутимся ли мы в Грозном, не были уверены, что не попадем под артобстрел или не станем мишенями для чеченских снайперов. В кармане удостоверение иностранного корреспондента, выданное МИДом России, — наш единственный пропуск.

Первая часть маршрута — перелет Москва — Минеральные Воды. Никто не препятствует в приобретении билетов и не задерживает нас при посадке в самолет. От Минвод до Грозного 450 км. Приходится добираться на попутных автомобилях. Водители просят много, преувеличивая риск и опасности на дороге. Журналистов не так много, они на вес золота, и их стараются «ощипать» как следует. Дорога в 360 км до Назрани, столицы Ингушетии, занимает целый день. Ехать дальше с русскими, осетинами или ингушами нельзя. Везти пассажиров из Назрани в Грозный действительно страшно и никто зря не заламывает цену. На следующий день добираемся до Грозного с тремя пересадками. На последнем отрезке