Алексеевский. Скажите, адмирал, вы знали раньше о намерениях Хорвата объявить себя правителем?

Колчак. Нет, у него таких намерений не было. Это была работа Дальневосточного комитета. Если у него эти планы были, то во всяком случае мне не были известны.

Алексеевский. Судя по тому манифесту, каким объявил о своем вступлении в управление всей Россией Хорват, этот переворот был подготовляем друзьями и лицами, которые его окружали. Вы не принадлежали к числу этих лиц?

Колчак. Я с ним об этом не говорил, и думаю, что этот переворот подготовлял главным образом Дальневосточный комитет.

Алексеевский. Еще одни вопрос: вы покинули Харбин по тем соображениям, которые вы изложили. Деятельности отрядов Орлова и Семенова в Харбине по внутреннему управлению и несению ими чисто полицейских обязанностей вами намечалась или даже, быть может, направлялась, или нет?

Колчак. Нет, они совершенно не несли никаких полицейских обязанностей. Я выселил даже одну часть. Они несли только караульную службу.

Алексеевский. Но в Харбине были случаи, когда представители отрядов Семенова, Калмыкова и Орлова иногда присваивали себе функции политической полиции и принимали меры ареста, а иногда даже увозы и убийства по отношению к отдельным лицам.

Колчак. Увозы все время повторялись, но я не могу сказать, что это делали представители всех отрядов, — у меня данных определенных нет. Я могу только сказать, что я сам был свидетелем того, что в Харбине арестовывали на улице вечером, и в этом отношении отдельные группы действовали совершенно независимо. До моего отъезда было при мне убийство одного учителя — Уманского.

Колчак. Ко времени моего приезда наблюдалось, что в самых, казалось бы маленьких отрядах создавались особые органы — контр-разведки. Создание этих органов было совершенно самочинное, так как контр-разведка может быть только при штабах корпусов. В таких отрядах могут быть лишь разведочные отделения, но контр-разведка, как орган, направленный для борьбы с противником, может существовать лишь в штабе корпуса. Между тем, контр-разведки существовали во всех таких отрядах, в особенности в таких отрядах, которые создавалась сами по себе. Там, где впоследствии воинские части создавались на основании всех правил организации, их, конечно, не было, но во всех самостоятельно образовавшихся отрядах контрразведка была.

Эти органы контр-разведки самочинно несли полицейскую и главным образом политическую работу, которая заключалась в том, чтобы выслеживать, узнавать и арестовывать большевиков. Нужно сказать что эти органы контр-разведки большей частью состояли из людей, совершенно неподготовленных к такой работе, добровольцев, и основания, по которым производились действия органов контр-разведки, были совершенно произвольными, не предусматривались никакими правилами. Обыкновенно все контр- разведочные органы должны стоять в тесной связи с прокуратурой и во всех случаях обязаны действовать, оповещая ее. Здесь же никакой связи с прокуратурой не существовало, и самое понятие «большевик» было до такой степени [129] неопределенным, что под него можно было подвести что угодно.

Какие были причины для этого? Из разговоров с офицерами у меня создалось впечатление, что эти органы создавались по образцу тех, которые существовали в Сибири при Советской Власти. Во время большевистской власти в Сибири в целом ряде пунктов по железной дороге существовали такие заставы, которые контролировали пассажиров в поездах и тут же производили их аресты, если они оказывались контр-революционерами. По этому типу и эти отряды создавали у себя аналогичные органы. Они занимались совершенно самочинно осмотром поездов, и когда находили кого-нибудь, кто, по их мнению, был причастен к большевизму или подозревался в этом, то арестовывала. Такие явления существовали по всей линии железной дороги. После моего прибытия туда, когда выяснилась эта картина, я беседовал с начальниками отрядов и говорил, что, в сущности, контр-разведка должна быть только в моем штабе, так как существующие контр-разведки мешают друг другу и портят все дело. На это мне совершенно резонно ответили, что мы боремся, и то, что делали с нами, будем делать и мы, так как нет никакой другой гарантии, что нас всех не перережут. Мы будем бороться таким же образом, как и наш противник боролся с нами. За нами устраивалась травли по всему пути, а там, где мы находимся, мы обязаны таким же образом обеспечить и себя от проникновения сюда лиц, которые являются нашими врагами. Поэтому, хотя такое органы контрразведки никогда не значилась официально, на деле они продолжала функционировать. В тех отрядах, которые мне были подчинены, мое удалось поставить дело таким образом, что о производившемся аресте немедленно сообщилось мне и прокурору. Арестованные лица передавались прокурорскому надзору, и там производилось быстрое расследование дела.

Я помню, значительное число бывало арестовано по совершенно неосновательным причинам. Когда это выяснялось, то их отпускали. Но те лица, которые были персонально известны этим частям, конечно, не выдавались, и с ними воинские части расправлялись сами совершенно самочинно. В тех же случаях, когда было только подозрение, они выполняли это требование и передавали прокурорскому надзору, которым и производилось расследование, большою частью не приводившее ни к каким результатам. Контр-разведка при штабе у меня была, но контр-разведки при отрядах действовали совершенно самостоятельно [130]

Формально, они не существовали никогда, и, таким образом любая часть могла сказать, что никакой контр-разведки у нее нет. С точки зрения всех военных чинов, это было средство борьбы. Они говорили: «Мы защищаемся, мы ведем борьбу и считаем необходимым применить ту же меру, которую применяли и в отношении нас». Нужно сказать, что в Харбине ходило много рассказов относительно деятельности этих органов. Не знаю, насколько они были справедливы, но это был сплошной кошмар, стоявший на всей линии железной дороги как со стороны большевиков, так и со стороны тех, которые боролись с ними. Для меня, как нового человека, эти рассказы казались совершенно невероятными. Я сперва не верил им и считал больше словами, но потом, конечно, близко познакомился и увидел, что на железной дороге идет все время жесточайшая взаимная травля как со стороны тех районов, где хозяйничали большевики, так и в тех районах, где хозяйничали их противники. Методы борьбы были одни и те же.

Алексеевский. Когда факты самочинных обысков, арестов и расстрелов устанавливались, принимались ли меры, чтобы привлечь виновных к суду и ответственности?

Колчак. Такие вещи никогда не давали основания для привлечения к ответственности, — было невозможно доискаться, кто и когда это сделал. Такие вещи никогда не делались открыто. Обычно происходило так: в вагон входило несколько вооруженных лиц, офицеров и солдат, арестовывали и увозили. Затем арестованные лица исчезали, и установить, кто и когда это сделал, было невозможно.

Алексеевский. Но ведь в самом Харбине или на ст. Харбин имелись определенные полицейские части, и они несли внешнюю полицейскую службу, которая должна была заключаться в недопущении таких самочинных действий. Принимались ли меры, чтобы наружная милиция была господином положения на станции?

Колчак. На центральной станции этого не делалось. Бывали иногда случаи арестов в городе. Большей частью это случалось по линии дороги, в самом же Харбине сравнительно редко, так как там был комендант станции, была воинская стража, существовала известная охрана станции. Приведу случай, с которым мне пришлось столкнуться, который произошел на второй день моего приезда и состоял в следующем. Начальником милиции в Харбине в то время был фон-Арнольд, который состоял при [131] канцелярии Хорвата. Утром в тот день он позвонил мне по телефону и по-французски сообщил, что по дороге от Харбина к бойням (единственная шоссейная дорога) найдено тело убитого учителя Уманского, что об этом уже дано знать прокурору, что он и следователь выехали на место и производит дознание. «Я