у нее в запасе оставалось всего десять дней. Она жаждала с головой окунуться в омут своих новых, необычных чувств, до конца пройти этот путь, чтобы никогда не жалеть о том, что могло бы произойти, если бы не ее неуверенность и страх.

Эбби и Генри уговаривали ее полететь на самолете.

— Думаю, мне лучше заняться работой над следующим циклом песен, — без всякого энтузиазма откликнулась Шейла.

Эбби посмотрела на нее тем особенным взглядом, к которому Шейла уже начала привыкать. Этот взгляд говорил, что Эбби знает гораздо больше самой Шейлы о ее чувствах.

И когда Генри ушел, Эбби сказала ей:

— А почему бы тебе не провести сегодняшний день с Тернером?

— О! — воскликнула Шейла, ощутив, как кровь постепенно приливает к лицу, выдавая ее смущение предательским багровым румянцем. Заметив довольную улыбку на лице Эбби, Шейла почувствовала себя так, будто ее мысли высветились на экране компьютера. — Я действительно не могу.

— А почему нет?

— Он очень занят. И потом это будет выглядеть слишком нахально с моей стороны.

— Нахально?

— И возможно, он не согласится.

— Я кое-что расскажу тебе о своем брате. Чем больше он чего-то хочет, тем меньше он это показывает. Все ковбои стараются сделать вид, что абсолютно неуязвимы. Но на самом деле это довольно бесполезная и глупая трата времени. Я сама очень долго пыталась вылечить от этого Питера.

Шейла вспомнила, что, когда она прошлой ночью смотрела в палатке на Тернера, всем сердцем желая сблизиться с ним, в его глазах не появилось ответного желания, они казались непроницаемыми, надежно укрывая от нее его душу. Значит, он боялся, что она может что-то прочесть в его взгляде?

— Попробуй, — с улыбкой сказала Эбби. — Ты слишком серьезно воспринимаешь жизнь.

Шейлу никто никогда не подбадривал, а слово «попробуй» отсутствовало в лексиконе ее матери. Она советовала ей не пробовать ничего нового и необычного, а всегда подчиняться правилам и держаться в рамках дозволенного. Если дочь решила одна отправиться в Монтану, значит, она просто сошла с ума.

— И он тоже, — задумчиво произнесла Эбби. — Он тоже слишком серьезно относится к жизни. Возможно, из вас не получится хорошей пары. Однажды холодной зимней ночью вы до смерти уморите друг друга своей серьезностью.

— Пара? — вскричала Шейла. — По-моему, это не очень удачная мысль.

— Я знаю. Я дразнила тебя, ты ведь действительно относишься ко всему слишком серьезно. Но ты знаешь, что не каждый день человеку случается оказаться в Монтане.

— Бедный Тернер, он тратит на нас столько времени!

— Как будто ему это не нравится, — сухо парировала Эбби. Она внимательно посмотрела на Шейлу. — Господи, ну поверь же в себя. Вот что, приготовь для него ланч. Тогда ты покажешься ему неотразимой, и он пойдет за тобой, как жеребенок за корзиной овса.

Шейла не могла удержаться от смеха.

— Думаю, что без ланча я вряд ли могла надеяться, что он захочет провести со мной день.

Эбби в притворном отчаянии покачала головой.

— Ничего не поделаешь, подруга, ведь он всего лишь обычный ковбой. Но ты должна простить его.

И теперь, через несколько часов после этого разговора, Шейла сделала шаг навстречу новым возможностям, не зная, к чему приведет это и чем все кончится. Первый раз в жизни Шейле было все равно, что она сама делает первый шаг навстречу мужчине. Кому какое дело до ее дерзкого поведения?

Но если говорить об этом, то мужчина, лежавший на одеяле рядом с ней, отдыхая после сытного ланча, возможно, даже не обратил на это внимания.

Тернер и Шейла лежали на спине, глядя в небо, вокруг шелестела колеблемая ветром высокая трава, а лошади паслись рядом. Он был так близко, что она чувствовала жар, исходивший от его тела.

Шейла постаралась вспомнить, когда ей было так хорошо, когда она чувствовала себя на вершине блаженства. Но ответ был только один — никогда.

— Расскажи мне о тех ременных пряжках, которые лежат на твоем комоде, — сонно попросила она.

— Большинство из них я получил за укрощение быков.

Тернер произнес это таким небрежным тоном, будто получил эти награды за что-то не более опасное, чем игра в шахматы. Она не выдержала и обернулась, чтобы взглянуть на него. Его лицо показалось ей спокойным и строгим. При мысли о том, что им так хорошо друг с другом, Шейла затрепетала от счастья.

— Ты до сих пор занимаешься этим? Укрощаешь быков?

— Нет. С тех пор у меня прибавилось мозгов.

Шейла рассмеялась, ей нравилось, что в разговоре он часто вставлял колоритные словечки ковбоев, но только чтобы произвести впечатление. Тернер тоже рассмеялся, зная, что она понимает его.

— А почему тебе это нравилось раньше?

Тернер повернулся и взглянул на нее, а потом потянулся к ней и запустил пальцы в густую копну ее волос.

— Я точно не знаю. Раньше я никогда не пытался это объяснить.

Шейла вдруг поняла, что он бесконечно одинок. У него не было никого, кто мог бы разделить вместе с ним лучшие моменты жизни. И худшие тоже. Но он сам выбрал эту жизнь, а у такого мужчины наверняка было много возможностей сделать другой выбор.

— Это значит быть сильным, — задумчиво произнес Тернер. — Знать все возможности своего тела и брать все, что пожелаешь. Это жестоко, но приносит огромное удовлетворение.

Шейла вдруг вспомнила, как легки и уверенны были его движения. Он вел себя как человек, готовый противостоять самым невероятным ситуациям. Он научился справляться с разъяренными быками и лошадьми. Он испытал все возможности своего тела и теперь знал, на что оно способно и как может работать на него. Это чувствовалось в его походке, в той непринужденной силе, с какой он мог поднять тяжелое седло или подбросить большой тюк. Он был человеком, полностью полагавшимся на свою силу. Возможно, даже слишком. В этом было и его достоинство, и величайшая слабость. Разве мог такой человек научиться делить тяготы своей жизни с кем-то другим?

Тернер, кроме физической красоты, обладал прекрасной душой. Интересно, перед кем он раскрывал свою душу, сколько женщин видели в нем те же качества, что и она, а кто не замечал их? Скольким он предлагал разделить его одинокую жизнь?

Но он все еще был один.

— Возможно, — заколебался Тернер, — возможно, укрощение быков связано со страхом. Ты встречаешься лицом к лицу с тем, что пугает тебя больше всего на свете, даже глазом не моргнув.

Он повел плечом, будто стараясь отделаться от этих мыслей.

— Тебе когда-нибудь было больно?

— Да, но не очень сильно. Иногда падал, получал синяки и ссадины. Один раз сломал руку.

— А как насчет душевной боли, Тернер? Тебе было когда-нибудь плохо?

— Не из-за родео.

— Из-за брата?

— Откуда ты узнала? — немного резко спросил он.

— Я вижу это по твоему лицу всякий раз, когда кто-нибудь произносит его имя. И когда ты смотришь на Ники. Кроме того, Эбби сказала мне, что вы очень отдалились друг от друга, но не объяснила почему.

Шейла знала его всего несколько дней, но за это короткое время сумела многое понять. Возможно, ей открылись самые сокровенные глубины его души, которые он хотел от всех утаить.

— У нас произошла стычка по моей вине. Это было очень давно.

— Из-за Марии?