он не сразу это вкусовое удовольствие осознал. Бабы – как жвачка. Сначала жуешь – вкусно, а потом выплюнуть хочется. По молодости, правда, и по-настоящему случалось влюбляться, с потерей всяческой объективности. Молодость, молодость… Обманное кривое зеркало. Медный грошик рублем представляется, обыкновенная баба – Венерой Милосскою, пьяная подлая харя – другом ближайшим и преданным. Нет, в холодной объективности жить надежнее. По крайней мере, знаешь, за что платишь.

Зря Анна не сказала ему про сына, зря. Он всегда знал, что бабья гордость – дело пустое и глупое. Ну, не сказала, и кому хорошо сделала? Вырос парень в нищете, ни Богу свечка, ни черту кочерга. А нищета – она как плесень, чистишь ее, чистишь, а запах все равно остается, ничем его не вытравишь. Вроде и порода у парня его, сильная, статная, и характер есть, а повадки все оттуда, из нищеты, следом притащились. И что теперь с ним делать прикажете? Перевоспитывать поздно, ломать – страшно. Не чужой все-таки. Сын, он и есть сын.

Подняв тяжелую голову с подголовника, он взял меж пальцев широкий коньячный фужер, поднес к губам. Пахучая маслянистая жидкость податливо потекла в рот, мягко обожгла гортань, расползлась благородным теплом по желудку. Сейчас, сейчас все наладится. Это хороший коньяк. Тоска и недовольство уйдут, и все встанет на свои места. Ну, загулял мальчик, с кем не бывает. Запах денег почувствовал. Может, это и хорошо, может, на пользу. Все равно он от него никуда не денется. Его детище, его сын, его плоть. Черт, это даже ни любовью, ни привязкой не назовешь! Это все гораздо труднее, сложнее, объемнее. И очень хочется все это упорядочить, облагородить, и в то же время лишнее телодвижение сделать страшно.

Что-то подсказывает изнутри – нельзя. Нельзя торопиться. Надо ждать. Справиться с недовольством и ждать.

Вот и коньяк, наконец, сделал свое доброе дело – в голове прояснилось, и мысли прежние тревожные ушли. Нет, и в самом деле – все же хорошо… Есть у него сын, и слава богу. Не наркоман, не психопат, не популярный певец, и на том спасибо. А тоска – она сама по себе тоска, которая ему по возрасту и быть положена. Организм старости да смерти испугался, потому и прижмуриваться начал, капризничать. Еще и неизвестно, куда его эта тоска потом выведет, в какое сумасшествие. Некоторые вон в монастыри уходят, например. Или все денежные состояния в детские дома жертвуют. Или на Тибет подаются. Ходят там босиком, с облаками разговаривают. А ему в монастырь еще рановато, у него и здесь работы полно. Дело огромное, силы требует, жена молодая, не успела еще надоесть. И сын… Где ты сейчас гуляешь, чертов сын? Запил, что ли? Толстая Анька рыдала в трубку – дома не ночевал…

В который уже раз он потянулся к телефону, нетерпеливо нажал на кнопки. Имя Андрей стояло первым в адресной книге. И не потому, что начиналось с первой буквы алфавита. Если бы сына, например, Яковом звали, он все равно определил бы его первым в списке. Потому что на данный момент он и есть первая и главная составляющая его жизни – сын по имени Андрей Комиссаров. Спасибо Анне, хоть на его фамилию догадалась записать.

– Да, пап. Слушаю, – неожиданно оборвались занудные гудки Андреевым голосом.

– Во-первых, здравствуй. А во-вторых, соизволь объяснить, где находишься. И почему на работу не пришел, – стараясь придать голосу побольше отцовской трезвой строгости, проговорил Командор в трубку.

– Здравствуй, папа. Это во-первых, значит. Нахожусь за городом, в лесу. Это уже во-вторых. А насчет работы… Если я один день прогуляю, думаю, дела твоей фирмы от этого не пострадают. А если пострадают, можешь меня уволить к чертовой матери. Так даже лучше будет.

– Кому лучше?

– И мне, и тебе. Не могу больше себя идиотом чувствовать.

– Ладно, потом об этом поговорим… А что ты в лесу делаешь?

– Долги отдаю.

– Какие долги? У тебя есть долги? Сколько? Быстро говори! Я дам тебе столько, сколько надо, я людей нужных отправлю…

– Да нет, пап. Ты чего так всполошился? Это не те долги. Не материальные. Я их сам отдам.

На фоне разговора в трубке слышались еще какие-то движения и чей-то веселый разговор, а потом и звонкий женский смех врезался колокольчиком откуда-то издалека.

– У тебя там что, пикник, что ли?

– Ну да, вроде того.

– С женщинами?

– Да. И с женщинами.

– А… Понятно. Анька, значит, утром в санаторий укатила, а ты…

– Нет. Анька тут ни при чем, пап.

– И поэтому ты дома не ночевал? Слушай, а можно мне тоже приехать?

– Нет… Нет, пожалуй. Не стоит. Напугаешь только.

– Ладно, ладно… – добродушно хохотнул Командор в трубку, слегка, впрочем, уязвленный. – А потом познакомишь? Надеюсь, она молода и красива? Если что, я тебе помогу, сынок…

– В чем ты мне поможешь?

– Помогу побыстрее с твоей коровой Анной разделаться. У меня в этих делах опыта побольше. Так познакомишь?

– Пап, давай я сам разберусь, ладно? Я и сам пока ничего не понимаю.

– Ну хорошо. Сам так сам. И все же…

– Пока, пап. Я больше не могу разговаривать. У меня мясо горит…

Короткие гудки отбоя обидно и насмешливо заверещали в ухо, и он отбросил аппарат на стол. Он легко заскользил по его гладкой поверхности, рикошетом отскочил от края подноса с чашкой кофе, потом юркнул вниз, неслышно упал на мягкое покрытие пола. Так. Это что? Он психует, что ли? А не сам ли давеча убеждал сына на предмет перемены семейных обстоятельств? Тогда откуда взялись нервные жесты с бросанием телефонов? Сынок-то, наоборот, послушным оказался. Внял папочкиным советам. Ишь быстро как прокрутился! Уже и молодуху себе нашел… Молодец! Но расслабляться-таки не стоит, надо этот процесс полностью проконтролировать. Еще неизвестно, что там за молодуха такая выискалась…

Андрей быстро сунул в карман телефон, подмигнул поднявшему голову от мангала Кирюхе:

– Переворачивай быстрее, горит же! Ни на минуту тебя при деле оставить нельзя!

– Не волнуйся, не сгорит. Слушай, а чего ты Аньку с маманей утром провожать не поехал? Приперся с вечера сердитый… А я что? Я же тебе в ночевке не откажу. И спросить не спросил, чего ты вдруг домой не поехал.

– И правильно, что не спросил. Твое дело другановское – ни о чем не спрашивать. Раз приятель заявился на ночлег, значит, так и надо.

– Да это понятно, не учи ученого. А чего папаня звонит? Изволновался весь, да? Ножками сучит, пальчиком грозит? Ишь какой папаня нервный тебе попался…

– Нет. Не сучит и не грозит. Совершенно нормальный папаня. Зови девчонок, сейчас первая порция подойдет.

– Да успеется… Они вон за пацаном пошли. Слушай, а странный пацан, правда? Другой бы бегал- прыгал, а этот зашел в лес, встал меж деревьев, задрал голову вверх и смотрит, смотрит…

Уже минут сорок прошло, как стоит. Чего он там углядел-то?

– Не знаю…

Андрей обернулся, нашел глазами бредущую по снежной целине Лесю. Вот она подошла к мальчишке, обняла за плечи, склонилась, потрясла его слегка. Потом тоже задрала голову вверх, тоже замерла будто. Интересно, чего они там увидели? Надо будет спросить…

– … Да ты посмотри, посмотри внимательнее, Лесь! Вон та ветка держит на себе снег с гордым достоинством, будто так и надо. А вон та, которая чуть повыше, видишь, какая норовистая? Так бы и стряхнула его с себя поскорее! Они живые, ветки-то, они все чувствуют, как люди. Видишь?

– Ага… Вижу… А ты не замерз, Илька? Ты давно уже тут стоишь… Мы-то коньяком согрелись, нам не холодно. Может, к костру пойдем? Скоро шашлыки будут…

– Погоди… Погоди, Лесь! Давай еще постоим. Ты знаешь, мне кажется, что сегодня здесь какой-то