страхе скукоженным жить, оно правды требует, жизненной справедливости…
— А почему у меня раньше такого не было? У меня же мужчины были, а такого и близко не было…
— А кто у тебя был?
— Ну, в магазине нашем… Грузчик один… И еще охранник…
— Они ухаживали за тобой?
— Да нет, что ты… Звали в подсобку, ну и там…
— А тебе что, это нравилось?
— Нет! А что было делать? Как отказать–то? Они ж обидятся… Да подумаешь – нельзя стерпеть, что ли? Тем более они предусмотрительные – чтоб без последствий…
— Ох, Ксюша, Ксюша, как больно тебя слушать… — отвернул от нее голову Витя. – Несчастная ты моя девочка! Еще более несчастная, чем я…
— Так что мне делать–то, Вить? Я все время об Иване Ильиче теперь думаю, каждую минуту… И глаза его перед собой вижу – яркие такие, и синие–синие! Я влюбилась, да?
— Да почему сразу влюбилась? Просто к живому теплу тебя потянуло, к настоящему…
— А ты знаешь, он ведь и не красивый совсем, Иван Ильич! Толстый и лысый, и в возрасте солидном! С нашим охранником Серегой – ну, с которым у меня это было — и не сравнить! А вот поди ж ты – прямо таю вся…
— Замуж бы тебя отдать за доброго мужика, Ксюша! За понимающего… Да где такого возьмешь? Жизнь – штука жестокая, ей все по факту подавай, чтоб готовая женская личность была, естественным образом по Дарвину отобранная…
— Да какой такой замуж, Вить! О чем ты? – рассмеялась вдруг Ксюша. – Прямо как моя Олька… Та тоже все про замуж талдычит! Если, говорит, продаваться – то только замуж! Хоть за кого, только чтоб богатый был! А о любви даже и не вспоминает…
— Так она ж с мальчишкой каким–то вроде дружит… Они иногда днем вместе приходят, я вижу!
— А… Это Саша Потемкин, они в одном классе учатся. Он ее и вытягивает на тройки – спасибо ему за это большое! И любит ее по–настоящему, прямо как взрослый… Только он из бедной семьи, у них, кроме него, еще трое.
— А замуж она хочет непременно за богатого?
— Ну да! Вбила себе в голову – и все тут… Насмотрелась фильмов сказочных про американских красоток да бедных золушек – и верит! А сама двух слов связать не может, только и интересов – пиво да жвачка…
— Да уж… «Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная…»
— Что это, Витя?
— Это притча царя Соломона из Ветхого Завета. Прямо про Ольку твою сказано! Ты ее держи построже, Ксюш! Раньше она хоть бабки побаивалась, а теперь?
— Я постараюсь, конечно! Главное, с профессией бы ее определить! Она ж учиться больше не хочет! Зачем – говорит? Меня муж будет содержать… Лишь бы по рукам не пошла в поисках этого самого мужа, вот чего я боюсь! Так что какой мне замуж – мне бы Олькину судьбу верно направить…
— Ничего! Надейся на лучшее, Ксюш. Знаешь, как в Библии сказано? «Близок господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет». А еще: «Кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира»… Вот и выходит, что мы с тобой – дети божьи, и потому спасемся!
— Спасибо тебе, Витя…
— Да за что?
— Вот поговорю с тобой – и мне легче становится! Только ты мне так и не посоветовал — что мне теперь делать–то?
— Да ничего, Ксюш! Жить. Любить… Любовью душа греется! Если б я не любил – давно бы уже умер!
— А ты кого–то любишь?
Витя поднял на нее печальные умные глаза и, ласково усмехнувшись, тихо проговорил:
— Да если б я был не я, а красивейший, умнейший и самый достойнейший из мужчин, то я бы… Не буду дальше… Ты ж «Войну и мир» тоже недавно перечитывала, сама все знаешь…
— Ой, Вить…
Ксюша вдруг заплакала, вся трясясь то ли от холода, то ли от жалости к нему, то ли от обиды на жестокую жизнь, сотворившую из них таких «смиренных и сокрушенных сердцем»… Витя смотрел молча, как она тихо всхлипывает совсем по–детски, растирая глаза сжатыми в маленькие кулачки ладонями, потом произнес весело:
— Да ладно, хватить рыдать! И плакать толком не умеешь, бедолага! Замерзла вон совсем…Поехали домой – чай будем горячий пить!
Продолжая тихо всхлипывать, Ксюша поднялась со скамейки, отряхнула Витино одеяло и тяжело покатила по нападавшему на дорожку толстому рыхлому слою снега неудобную старую коляску со скрипучими колесами…
— Ксюш, тебя к телефону! – заглянула в комнату Асия Фархутдинова, маленькая, чернобровая и вертлявая ее одногодка–соседка. – Иди быстрей!
— Меня?! – поразилась от всей души Ксюша. – Кто меня может звать к телефону?
— Да мать твоя, кто же еще…
— А! Ну да…
Ксюша опрометью бросилась в коридор, схватила висящую на шнуре трубку старинного их коммунального аппарата.
— Да, мам, слушаю…
— Где эта шалава твоя ублюдочная? – зашлась вдруг истерикой трубка в ее руках. – Где она, я тебя спрашиваю? Вырастила проститутку на мою голову!
— Мам, что случилось? – пролепетала Ксюша, с трудом переводя дыхание от испуга.
— А то и случилось! Меня дома не было, а она приперлась тут, приставать нагло стала к Ивану!
— Мам, этого не может быть… Что ты! Этого просто не может быть…
— Ну да! Не может быть! А по чьей милости у него третий инфаркт, по–твоему, случился? Все из–за этой шалавы! Убью к чертовой матери!
— Инфаркт? У Ивана Ильича? А где он сейчас?
— Да только что в больницу увезли!
— В какую?
— Да какая разница теперь, в какую? В двадцать третью, кажется, в кардиологическую… Все равно он уже не жилец… А самое обидное знаешь что?
— Что?
— Все его имущество, оказывается, на дочку записано! Ну, на ту, которая в Бельгии… Так что мне абсолютно ничего здесь не светит… Да если бы не твоя шалава, я б со временем уговорила его квартиру мне отписать! Нет, приперлась, довела мужика до инфаркта…
— Мам, да с чего ты взяла? Может, она и не виновата…
— Да мы в дверях с ней столкнулись! Я открываю, а она выскакивает, как угорелая, и бегом вниз по лестнице… А через полчаса он за сердце схватился!
— Как же так, мам…
— А вот так! Разве я с вами когда–нибудь устроюсь, наконец?! Выгоню обеих на улицу к чертовой матери! Дряни такие…
Трубка еще долго плевалась в Ксюшино ухо разнообразными ругательствами, которые она терпеливо выслушала все до последнего, стоя смирно, вытянувшись в струнку и уперев широко раскрытые от ужаса глаза в облупившуюся грязно–зеленую стену коридора. И короткие гудки потом долго и внимательно слушала…
— Что у нее случилось, Ксюх? – спросила подошедшая Асия. – Серьезное что–то? Ты бледная вся такая…
