– Ну да… – уныло подтвердила Майя. – Да, конечно…

– Ванька-то мне, главное, говорит – у Майи попроси! А что я ему могла сказать? Не будет, говорю, денег, и не надейся… Ишь – попроси, главное! Пусть уж теперь сами выкручиваются, как хотят. Все платят, и они будут платить. А ты чего так расстроилась? Прямо с лица спала… Ничего, Майка! Не переживай. Выкрутятся небось.

Махнув рукой, Алевтина развернулась, прошаркала на кухню, унося с собой из прихожей аппетитный запах борща. Уже оттуда крикнула, стараясь придать голосу побольше бодрости:

– Иди ужинать, Майка! Чай, целый день в школе не евши…

– Иду, мам! – грустно проговорила Майя и сама испугалась прорезавшейся в своем голосе грусти- виноватости, будто и впрямь мать только что обвинила ее в чем. Но ведь ни в чем же не обвинила… В чем она может ее обвинить? Что не смогла помочь сыну с деньгами? Ну да, это понятно, это ей тяжело, наверное, да только она-то тут при чем… Совсем даже ни при чем. Хотя Ваньку жалко. И жену его, беременную Наташу, тоже жалко…

– Мам, а ты в аптеку сходила? – проговорила она озабоченно, садясь за стол и внимательно глядя в материнское одутловатое лицо. – Ты же говорила, у тебя таблетки закончились. Что-то не нравишься ты мне сегодня…

– Нет, не сходила. Да что аптека… Потом, Майка, потом…

– Что значит – потом? Я же знаю, тебе обязательно эти таблетки пить надо! Каждый день! Так врач говорил!

– Так они ж дорогие, Майка… – подняла на дочь тоскливые глаза Алевтина. И тут же резануло Майю по сердцу – опять! Опять у нее глаза те… те самые…

– Ма-ма! – протянула она сердито, размешивая сметану в густом борще. – Ну что значит – дорогие? Что ж теперь, не жить, что ли? Странная ты какая… Сейчас вот поем и сама в аптеку пойду… Ты какие пьешь? Эти? Эти? – потянула она с подоконника несколько распотрошенных пустых блистеров. – А может, и эти тоже купить?

В аптеку она в тот вечер действительно сходила. И неприятно поразилась той сумме, которую пришлось выложить за эти лекарства. Нет, ей денег не жалко было, еще чего. Просто… Просто не болела она никогда. Просто словосочетание «дорогие лекарства» не помещалось в сознании как единая субстанция, как-то не привязывалось одно понятие к другому, хоть убей. Неприятное какое открытие, черт возьми. Что ж, теперь хоть знать будет… И вообще надо с деньгами прижаться как-то. Перейти на режим жесткой экономии. И Темку надо к новой жизни приучать. Ей-то что – она умеет, надо вспомнить только. А вот Темке придется объяснять, что морковка – она ничем не хуже свежевыжатого апельсинового сока…

В выходные приехала домой Юлька. Ворвалась, обхватила за шею, закружила по прихожей, радостно повизгивая:

– Ой, Маечка! Как я рада, что тебя застала! А я раньше никак не могла приехать – у меня с зимней сессии хвосты остались, надо было сдавать! Знаешь, как у нас с этим строго? Институт-то престижный! Не кое-кого, будущих управленцев готовят! Представляешь, превращусь потом в важную чиновницу… Смешно, правда?

– Да, смешно… – осторожно улыбнулась Майя. – В наше время даже институтов таких не было.

– Ну да… А к нам знаешь какой конкурс большой? Все так и рвутся, хоть и дорого платить надо…

– Так ты за деньгами, поди, приехала? – выглянула в прихожую Алевтина. – Вроде недавно платили…

– Ой, мам, да когда недавно-то? Перед Новым годом еще! – продолжила подпрыгивать в сестринских объятиях Юлька. – Ой, Маечка, сестренка ты моя дорогая… Какая же ты красавица у нас…

– Ну, нашла красавицу… Это ты у нас красавица! – осторожно отстранила ее от себя Майя. – Раздевайся, пойдем ужинать, расскажешь про себя все…

– Ой, да чего там ей рассказывать! – махнула в их сторону рукой Алевтина. – У нее всегда одни рассказы – «денег дай» называются. То на учебу, то на наряды…

– Ну, мам… Ну чего ты? – обиженно повернулась к ней Юлька. – Ты ж сама хотела, чтоб я в этот институт учиться поехала… Там и платить-то всего два года осталось…

– Ну да. Ну да. Два года… – грустно и виновато проговорила Алевтина, осторожно покосившись на Майю. – Да если б раньше знать, что он такой дорогой, этот твой институт… Я бы хоть на черный день чего подкопила…

– А… что случилось, мам? Я не понимаю… Маечка, в чем дело? – переводила Юлька красиво подкрашенные глаза с матери на сестру и обратно. – У нас что-то случилось, да? А… Маечка, почему ты здесь вообще? А Леня с тобой приехал?

– Нет, Юлечка. Мы с Леней разводимся. Придется тебе самой теперь как-то за учебу платить.

– Что?! Ты с ума сошла? Как? Как я буду платить?

– Ну, переведешься на вечернее отделение, работать пойдешь…

– Да нет у нас ни вечернего, ни заочного! Это вообще специализированный институт, понимаешь? Туда одну элиту берут! И то за большие деньги! Мне что теперь, три года вообще из жизни выбросить, да?

Хорошенькое Юлькино личико сморщилось капризно и горестно, глаза тут же пошли поволокой, приготовившись пустить первую слезу. Однако Алевтина успела-таки опередить свою младшую дочь, проговорила сердито:

– Чего реветь-то наладилась, дуреха? Правильно тебе Майка сказала – работать пойдешь! Чай, не всем студентам родители могут такие деньжищи давать, многие вечерами подрабатывают…

– Да куда, куда я пойду работать, мам? Полы, что ли, мыть? – горестно развела руками Юлька.

– Приспичит, и полы помоешь! – продолжала грустно сердиться на дочь Алевтина. – Чай, не в барских хоромах выросла! Майка вон, когда в школе училась, тоже приходила ко мне полы мыть…

– Ой, да когда это было, мам… Сейчас так не принято… Тем более в нашем институте… Ой, да если увидит кто…

Коротко всхлипнув, она вдруг замолчала, словно передумала плакать. Словно горе ее было таким огромным, что и простых слез не стоило. Сидела, вытаращив огромные глаза на мать и сестру, сморгнула одинокую слезу. Потом провела указательным пальцем под носом туда-сюда – совсем по-детски. Видимо, этот сопливый детский жест Майю и доконал. И в самом деле, чего теперь с девчонки спрашивать? Сами за руку привели в хорошую жизнь, а теперь – иди полы мой…

Повернувшись на деревянных ногах, Майя промаршировала к себе в комнату и вскоре вышла оттуда, держа на вытянутой руке кольцо. Камень хищно сверкнул в свете люстры, словно сопротивляясь грядущей своей судьбе.

– Вот, Юлечка. Это тебе. Возьми, продай. Здесь хороший бриллиант, дорогой. На первое время хватит, а потом что-нибудь сама придумаешь. Возьми.

– Ой, Майка… Красота какая… – Юлькина рука потянулась к кольцу. – А тебе что, не жалко?

– Нет, Юля, не жалко. Учись. И в самом деле, не выбрасывать же из жизни целых три года…

Потом они долго сидели на кухне, шептались по-сестрински. Юлька взахлеб рассказывала ей о своих кавалерах, достойных и недостойных, похвалялась девчачьей мудростью относительно планов на будущее замужество – чтоб с умом, а не за кого попадя, и при этом успевала вздыхать горестно:

– Ну почему, почему никогда все в одном человеке не умещается, Майк? Если пацан умный, то обязательно предки у него беднее некуда… А если из приличной семьи, то в голове у него одна дурь сумасбродная! У меня вот есть один такой… Идешь к нему в дом и не знаешь, что и надеть поприличнее. Я вот когда приеду, сначала с твоим кольцом к нему в гости схожу, потом уж продам… Пусть мамашка его посмотрит, что я тоже не из абы каких…

– Господи, Юлька! Какая ж у тебя в голове дурь сумасбродная! Умный, богатый… Да разве в этом дело? Жить-то придется не с умом да богатством, а с живым человеком! Рядом, изо дня в день… В одну постель с ним ложиться… Поверь мне, что умом да богатством любовь не заменишь…

– Да ну тебя! Сама небось прожила в этом богатстве столько времени и не ойкнула! Кстати, а чего вы с Леней разводитесь? Он что, другую себе нашел? Проворонила мужика?

– Нет, не в этом дело…

– А в чем?

– Да так… Долго рассказывать. Ты не поймешь.