забытом, прошлом - я, израненная и избитая, уже равнодушно принимала новые удары, синяки и ссадины.

 - Диана! - возглас Мойры заполнил весь дом, и вдруг мне стало хуже - ее искреннее сострадание напомнило о моей невиновности и о том, что я еще жива...пока.

 - Пожалуйста... больно... Кристоф... - в моем голосе было все - покорность, мольба, принятие судьбы...

 Казалось, я пробилась сквозь его ледяной щит на мгновение, но потом он продолжил безжалостное продвижение, медленно убивавшее меня. И спустя вечность, наконец, достиг комнаты, запустив меня внутрь скользить по полу, оставляя за собой кровавую дорожку...

 - Безумец! Что ты с ней делаешь?! - в комнату ворвалась Мойра.

 - Мойра, уйди! - закричал Кристоф, и это был не крик, а рев раненного зверя.

 - Она же человек! Ты хоть понимаешь, какую боль причиняешь ей? Она же хрупкая...Кристоф, остановись! - и Мойра бросилась ко мне, еле видимая сквозь красный туман, застилавший глаза.

 - Уйди! - он перехватил ее на полпути и бросил о стену, свалив полки с ужасающим грохотом.

 Но нежная тоненькая Мойра извернулась и бесстрашно кинулась на Кристофа, невзирая на разницу в размерах. Мне хотелось предостеречь ее - сегодня был плохой день, чтобы спорить с братом, но прежде, чем я смогла выдавить хоть одно слово, бой был окончен - Мойра продержалась против него буквально пару минут.

 - Охрана! - взревел он и, как только они явились, распорядился: - Заберите ее отсюда!

 Было видно, с какой опаской они подходили к ней. Даже вчетвером охранники ее боялись. Но несоизмеримо больше они боялись разъяренного хозяина, и потому, несмотря на все ее мастерство, в конце концов, Мойра была обездвижена.

 - И никогда не смей мне перечить! - проорал он ей победно. - А Дианы ты больше не увидишь - я отдам ее на корм!... Нет! Я убью ее сам! Ты слышишь?! Сам убью!

 Мойра подняла голову. Ее черный взгляд заставил отшатнуться охранников, и она неожиданно рванулась, стремясь всем телом ко мне, но безуспешно - присутствие Кристофа умножало силы, противостоящие ей. И пока четверо здоровенных мужчин тащили ее из комнаты, она не сводила бездонных глаз с меня, лежавшей грудой на полу...

 Отрезав дверью единственного сострадавшего, Кристоф взял стул и, развернув его, сел. Он долго смотрел на меня. И молчал. А мне хотелось спросить его, нравлюсь ли я ему теперь...После всего, что он сделал...

 - Под этим домом есть тюрьма, - неожиданно сказал он тоном, каким обычно рассказывают о погоде. - Я сам ее спроектировал и руководил строительством. Она уже бывала для меня весьма полезной. Ее стены особенной конструкции - не пропускают ни стонов, ни криков. Ее двери не позволяют запахам просочиться. Ты можешь жить там годами - ничто не напомнит о тебе... А можешь умереть,...как и сотни других до тебя...бесследно...

 Сотни... Мне хотелось уточнить, были ли это сотни любимых, убитых им... Была ли среди них хоть одна, которую он считал равной себе - достойной его доверия...

 Вдруг он бодро ударил по коленям, будто собираясь в дорогу - неуместный человеческий жест, и констатировал, глядя на меня сверху вниз с холодным, клиническим, интересом:

 - Ну, что ж, пора...Последнее слово?

 Он был так добр - вспомнил традиции. Существовали ли теперь слова, ради которых мне надо было напрячь все силы, вытолкнуть воздух и разорвать спекшиеся губы - слова, имевшие значение? Но, заглянув в изломанную себя, я их нашла.

 - Когда... узнаешь правду... помни... я не прощу тебя... никогда...

 Никогда... Никогда раньше бездна в его глазах не была такой черно-голодной.

 - Это и не потребуется...

 Черты его лица исказились, будто кто-то безжалостной рукой содрал маску - яркие губы, что я так любила целовать, высокие резкие скулы, мудрый лоб, изумруд глаз, затененных густыми ресницами - мой любимый исчез окончательно, вызвав во мне последнюю, но самую сильную боль. Совершенная, завораживающая красота растворилась - передо мной вновь было безобразное чудовище...

 ...Крики боли не мешали тем, кто отскребал меня от пола, как не трогали они и равнодушного монстра, наблюдавшего за своими слугами. Они проволокли мое безвольное тело мимо хозяина, позволив нашим взглядам соприкоснуться в последний раз, и покинули комнату.

 Я не заметила, когда километры знакомых коридоров сменились влажным сумраком катакомб. И не поверила, что путь окончен, даже, когда перед моим лицом открылась массивная дверь в темноту, и сильные руки швырнули меня туда наугад. Пол ударил в меня, разбив окончательно, и я услышала, как где- то далеко щелкнул замок.

 Тьму заполнила бесконечная оглушающая тишина...

 Равнодушная судьба решила, что этой фазе пришел конец - оборвав мои яркие крылья и содрав кожу счастья заживо, она бросила меня умирать...

 Боль - это все, что осталось в моей вселенной.

 Тонкие ноты царапин и порезов гармонично поддерживали мощные аккорды крупных ран. Пульсация крови в бесчисленных синяках задавала бешеный ритм, ускорявший мое сердце до тех пор, пока я не перестала различать отдельные удары. А монотонное нытье переломов служило фоном, объединявшим все ощущения в совершенную симфонию боли...

 С какой-то извращенной мстительной радостью я думала о том, что Кристоф даже не догадывался, насколько сильно избил меня. Тот слабый, не вместивший и тысячной доли его силы, удар, разбивший мне губы, ранил больше морально, чем физически. Основные повреждения, полученные, когда он волок меня мешком, скорей всего, остались незаметны для его горящих безумием глаз. И отдавая приказ своим слугам убрать меня вон, он забыл (или не захотел?) напомнить им, что я человек. Они же, угождая хозяину - подражая ему, по пути в подземелье добавили все, что по невнимательности упустил он...

 Когда-то давно, в детстве уже почти незнакомой мне девочки, Дианы Снеговой, те немногие раны, которые ей удавалось получать, несмотря на строгий надзор, заживали с поразительной скоростью, не оставляя и следа. Но могло ли это помочь сейчас? И хотела ли я этого?...

 Смерть была рядом. Я чувствовала ее холодное дыхание и не боялась. Впервые мое тело, разум и душа были готовы принять ее без сопротивления - как неизбежность. Сколько раз ускользала я от нее с невероятным упорством, уверенная, что это окончательно. Сейчас это лишь вызывало улыбку. Смерть все равно нашла меня, перед концом сковав цепями недоверия...

 Мне хотелось только одного - умереть быстрей. И даже не потому, что жизнь терзала меня невыносимой болью. Просто я знала, что спустя время, переступив гордыню, Кристоф неизбежно задумается о происшедшем - уж слишком многое было шито белыми нитками. Я была уверена - он узнает правду рано или поздно. И я страстно желала, чтобы это было поздно...

 А потом пришел холод. Первые его прикосновения были почти незаметны - робкие мурашки не могли пробиться сквозь мощный оркестр боли. Но с каждой минутой ледяной язык лизал мое тело все настойчивей, усиливая в ранах боль, которая, как казалось совсем недавно, уже не могла быть сильнее. И неожиданно я обнаружила себя в позе зародыша, скорчившись от судорожных спазмов...

 «У меня жар», - поняла я и улыбнулась, снова разрывая запекшуюся рану на губе и не ощущая текущей крови. - «Теперь уже недолго...».