сделка: она сразу же становится коллекционером, а я получаю деньги, не выходя из дома. «Ты такая тетеха, кто же тебя обманет, кроме меня», – сказала Ада.
А дальше... Однажды у Ады в очередной раз решалась личная жизнь. «Дай одну Бенуа повисеть, – попросила Ада, – у тебя их две, а я на первом свидании должна выглядеть культурно». Она собиралась представить дело таким образом, что они с Семой – коллекционеры из дворянской семьи. Вот я и дала ей Бенуа – на время. Понятно, что я не рассталась бы с Бенуа, даже если бы мне пришлось умереть под ним от голода и злобы! Но дать Аде на время – это совсем другое дело.
На время уже давно прошло, и теперь я не знаю, что мне делать... Ох, неужели так прямо сказать: отдайте Бенуа? Получится нехорошо, неловко – как будто я подозреваю Аду в том, что она специально забывает вернуть мне Бенуа... подозреваю ее в нечестности, в обмане. Обидеть Аду очень легко...
Тем более Ада сама сказала: «Зачем тебе ее забирать? Ты всегда сможешь посмотреть нашу Бенуа у меня. А потом я завещаю тебе всю мою коллекцию, всю мою картину. Не завещать же Бенуа коту, он ее продаст, когда меня еще в гроб не успеют положить». Ну... ну да.
Может показаться, что Адина личная жизнь не имеет ко мне отношения, но и это не так: если у Ады в шестьдесят лет бурная личная жизнь, значит, вся моя бурная личная жизнь еще впереди.
Я спрашивала ее, не является ли возраст некоторой, совсем небольшой помехой, и Ада сказала – лично ей ничто не мешает, ни климакс, ни ботокс, ничто, кроме Семы. Сема – кот сильных страстей, – однажды он в припадке ревнивой ярости набросился на Адину личную жизнь, как Отелло, и расцарапал ей спину.
Может показаться, что с Бенуа я дура, но это не так. Однажды у меня в школе украли альбом с редкими марками, и я очень плакала. Папа сказал, что не стоит слишком сильно любить вещи, даже самые прекрасные – картину, дом, альбом с марками, – что они отомстят, и нужно любить прекрасное в себе. До сих пор не вполне понимаю, как можно любить альбом с марками в себе.
В любом случае я не хочу, чтобы Бенуа мне мстил, пусть лучше устраивает Адину личную жизнь.
Не смогла пойти по Очень Решительному Делу.
Может показаться, что я оттягиваю Очень Решительное Дело, но это не так – просто увлеклась посудомоечной машиной «Трио».
...Установка посудомоечной машины, произведенная с нарушениями, существенно влияет на безопасность изделия. Именно по этой причине установка должна осуществляться квалифицированным специалистом. В случае если установка, была осуществлена неквалифицированным специалистом с нарушением данных инструкций, компания «CANDY» снимает с себя всякую ответственность за любую техническую неисправность изделия, независимо от того, повлекло ли это порчу имущества или нанесение вреда здоровью.
При установке изделия необходимо предусмотреть доступ к изделию для проведения возможного техобслуживания или ремонта изделия в будущем...
Установка посудомоечной машины «Трио» квалифицированным специалистом – Дело Дня.
«Трио» состоит из следующих частей: варочная поверхность, духовка и посудомоечная машина. В целях обеспечения безопасности не допускается ни при каких обстоятельствах какая-либо модификация изделия.
Это изделие предназначено только для домашнего использования.
Если Вы обнаружили какой-либо дефект, не подключайте изделие. В этом случае отключите его от сети и немедленно свяжитесь с...
Ох, звонок в дверь. Ура, что это он, но неудобно, что я в папином халате и тюбетейке. Или удобно? Где очки? Ну хорошо, в жизни бывает так, что можно обойтись совсем без очков.
Наконец-то! Не знаю точно, как называется его профессия, в общем, наконец-то он здесь, человек от мышей, мышевыводитель.
Вообще-то неловко приглашать в дом убийцу, убийцу мышей. Легко представить себе другой мир, в котором живут другие большие существа, не мы, а мы в том мире – мыши, маленькие и неприятные. Мы доверчиво заводимся в домах и рассчитываем обзавестись потомством и жить-поживать... и вдруг! Приходит кто-то с чемоданчиком и сыпет порошок на особенно привлекательные для нас места – на подушку в спальне, на шоколадный тортик, на мандарины, на копченую колбасу, еще на жареную картошку, и мы... ах, и головка набочок...
Но с другой стороны, я встретила мышь не в другом, а в своем собственном мире: а) на кухне, б) в туалете... и глупо было бы уступить ей жизненно важные позиции.
Может быть, этот человек как-нибудь тактично уговорит мышь не появляться хотя бы на кухне?
Без очков я видела только его силуэт – большой, в чем-то длинном, в руке рабочий чемоданчик.
– Здравствуйте, спасибо, что зашли... – сказала я.
– У вас же черный ход! А мне говорили – парадный! Лестница жуткая, перед входом помойка!
Силуэт быстро прошел на кухню, взглянул в окно и вернулся в прихожую.
– А где вид на Фонтанку, на Летний сад – это?!! Это помойка, а не Летний сад, – раздраженно сказал он. – Нет, даже две помойки! А почему последний этаж?! Как можно называть элитной квартирой этот скворечник, эту, это...
Скворечник! ЭТО!.. Знает, что я жду его как манну небесную, вот и позволяет себе несправедливые, необдуманные, нетактичные замечания... Скворечник! ЭТО!
Не ЭТО, а нашу квартиру папа получил за академические заслуги! Давно, в другой жизни – в шестидесятые годы прошлого века (звучит, как будто мой папа – народоволец или статский советник).
Ленинградцы тогда жили в коммуналках или переезжали в хрущевки на окраину, и отдельная трехкомнатная квартира на Фонтанке, напротив Летнего сада, – это и правда было за большие заслуги. Но папа бесконечно уступал всем, всем было нужнее, чем ему, и в итоге папе досталась двухкомнатная квартира во дворе, в желтом флигеле, на черной лестнице, такой узкой, крутой, безнадежной – идешь и отчаиваешься. Последний, третий этаж, еще десять ступеней вверх, и вот наконец маленькая железная дверь, наша.
Так что теперь это не совсем престижная квартира. Зато бесценная – ведь никто не знает, сколько стоит метр площади около Летнего сада в желтом покосившемся флигеле у помойки.
– Черный ход, помойка... – возмущенно бормотал силуэт. – Это называется «элитное место»... Врет как сивый мерин...
– Я не вру, – растерянно сказала я, – то есть я бы с удовольствием, но папа говорит, что у меня все на лице написано, поэтому я никогда не вру как сивый мерин...
– Врете, – убежденно возразил человек от мышей. Господи, ну и ворчун...
Потом оказалось, что он-то, конечно, ворчун, ая дура. В его голосе все время звучало такое искреннее недоумение, что я могла бы по крайней мере надеть очки и посмотреть, кто ко мне пришел.
В очках я бы, конечно, сразу поняла, что этот респектабельный господин в длинном пальто (и в костюме, и в длинном шелковом шарфе) ни в коем случае не может быть человеком от мышей. И в руке у него не рабочий чемоданчик с инструментом для устрашения мышей, а красивый портфель с важными бумагами.
В очках я бы, конечно, не водила респектабельного господина по дому, предлагая ему повсюду поискать мышей, а уже в прихожей поняла, что это я – насчет мышей, а он – насчет квартиры. Не моей, конечно, а просто он пришел посмотреть, а затем купить квартиру в нашем доме. И вместо парадного подъезда забрел на черную лестницу, третий этаж и еще десять ступенек вверх – перепутал. Как в кино.
Но я все еще была без очков.
– Не расстраивайтесь, – примирительно сказала я, – подумаешь, помойка у входа...
Человек от мышей возмущенно фыркнул.
– Ну хорошо, хорошо, не подумаешь, а помойка!.. Не стоит так переживать, я же тут живу, и ничего страшного...
– Что?! ВЫ живете? По-вашему, это аргумент?! – закричал он. – И в любом случае она для меня слишком
