спекулянтом.
Маше подарил собрание Дюма. Она обожала все его романы, не только знаменитые.
– Это же такие красивые сказки! Ну не сердись, мне так нра-а-авится, – тянула она и трогательно, как ребенок, перелистывая несколько страниц разом, торопилась узнать «чем кончится».
О своих книжных делах Боба рассказывал только Маше.
– Цветаеву и Мандельштама уже достал, а Пастернака еще нет, но в одном месте обещали...
Вечером ему принесли телеграмму:
«Какая Машка все-таки остроумная», – растрогался Боба.
Вечером, закрывая глаза, он всегда представлял сначала Машу, затем список дел на завтра и снова Машу, уже почти в сонном забытьи.
Маша хотела романтики, Маша хотела безумной любви, Маша хотела нежного, не сводящего с нее взгляда Антона и, уж конечно, хотела быть единственной. Когда она поняла, что Антон даже на это не согласен, ей стало по-настоящему страшно. Как в операционной, когда врачи кричат: «Мы теряем его, теряем!»
Чем же девушки, на которых он обращал внимание, отличались от нее, Маши?
Народ в Мухе разнился по внешнему виду от академических. В Мухе отсутствовали девушки модные- богатые, туда поступали только те, кто умел рисовать. У девочек не было длинных наманикюренных ногтей, и они хоть и были озадачены проблемой одежды, но не джинсами и кофточками от фарцовщиков и сапогами из километровых очередей в Гостином или в Пассаже. Одежда и украшения интересовали их как внешнее выражение красоты на людях. Девочки, смакуя, носили рвань, но рвань художественную, со специальным изыском.
Маша решила, что будет выглядеть как они. Перестала носить скучную одежду от фарцовщиков, обвесилась цепочками, обкрутилась разноцветными бусами, украсилась бисером, проделала живописные дырки в одежде.
По современным понятиям Маша была бы чрезвычайно модной барышней. Ее тогдашняя одежда была смесью стиля «гранж» – чем смешнее, тем моднее, с цветными колготками из-под черного платьица в ситцевую полоску, стиля «vintosh» с его бисерными сумочками и тряпочками из «бабушкиного сундука» и немножко «панк» – пояса и сумки с ракушками, бисером, бусинками.
В Бобином техническом институте ни одной барышне не пришло бы в голову так выглядеть, и новая, обернутая в странные тряпочки, бренчащая цепочками Маша в ярких колготках лишь стала уже невыносимо особенной в Бобиных глазах. А вот дома начались скандалы.
– Мама, это такой стиль! – объясняла Маша. – Я не буду одеваться как «синенькая юбочка, ленточка в косе, кто не знает Любочку, Любу знают все».
Аня раздражалась. Что случилось с чистенькой нарядной девочкой?
– К синей юбке специально, чтобы я в обморок упала, напялила красные колготки! – пожаловалась она Аллочке. – А ты еще шьешь ей что-то... Кстати, Аллочка... ты не ушьешь мне серую юбку... Я немного похудела...
– Давай, я домой возьму... С тебя пять рублей.
Аня удивленно на нее посмотрела. Аллочка давно уже подрабатывала шитьем, перешивала Маше наряды из бабушкиного сундука. Юрий Сергеевич не позволял платить Алле, потому что друзьям не платят... незаметно, время от времени, оставлял в вазочке на серванте большую сумму. И работы на пять минут, только прострочить...
– Конечно, на вот. – Аня протянула пятерку.
Не иначе как назло матери Маша носила теперь длинные, почти до пола, мешковатые юбки из разных кусков. Иногда на юбке полыхала яркая полоска ситца, иногда из-под подола торчало кружево нижней юбки. Она сама извлекала из бабы-Симиных сундуков старые, пожелтевшие кружева, какие-то древние меховые кусочки к свитерам пришивала.
Аллочка перешила Маше Бабушкино бархатное платье. Перешитое платье, синее с кружевным воротничком, считалось самым ценным в новом Машином гардеробе. Маша еще от себя сшила кружевной платочек, кокетливо выпускала его из кармашка на груди.
Дочь выглядела теперь как старая барыня на вате, вечно обернута в какие-то старые тряпки и тряпочки. И всегда на ней поверх этих тряпок еще что-то вязаное, то ли полосатый шарфик, то ли немыслимая жилеточка, то ли просто тряпочка с помойки. Болтались тряпочные косички, звенели металлические цепочки и браслеты, которые Маша называла «бренчалки». Аня подарила ей на день рождения сумку, доставала, переплачивала. Маша сказала «спасибо» и ни разу не взяла. Сшила мешок, проделала к мешку старую заколку и сплела цветную косичку.
Аня смотрела на Машу и думала: «Неужели это моя дочь?» Вся бренчит, звенит, как старый негр. То ли хиппи, то ли цыганка, нищенка. Толстые полосатые вязаные гольфы – полоска желтая, полоска черная. Баба Сима удивлялась, но вязала. Сверху могла быть то ли бесформенная вязаная кофта, то ли старая скатерть. Черное солдатское пальто до полу загребало по лужам. Бархатное платье от Берты Семеновны, сверху деревенская шаль от бабы Симы. Немыслимо! Кое-где на старой деревенской шали были дырочки.
– Чем смешнее, тем лучше! – объясняла Маша с таким гордым видом, будто одна знала важную тайну – как следует выглядеть, как правильно наряжаться.
Удивительно, но свекровь, Берта Семеновна, все это одобряла. Ей лишь бы Маша отличалась от всех. От нормальных людей.
Для непосвященного взгляда Маша одевалась странно, как городская сумасшедшая. А для мухинского взгляда – сразу было видно, что своя. А своей стать хотелось больше всего, хотя бы с помощью одежды. И правда, относиться к ней стали иначе.
Новая, взрослая, Машина сексуальная жизнь по-прежнему протекала в Нининой кровати, но протекала нерадостно. Во время блиц-сексуальных действий на лекциях счастливый пик возникал у Маши почти мгновенно, достаточно было одного интимного прикосновения. А вот «по-настоящему» никак не получалось. Маша так хотела стать правильной подругой Антону, что еще на улице начинала настраиваться, стараться.
Пока Нина преданно наваривала тщательные овощные супы на коммунальной кухне и, нарезая мелкими кубиками морковку, воображала, что ее подруга Маша парит на счастливом облаке, Маша с Антоном большей частью ссорились. Вернее, ссорился Антон, а Маша гордо не понимала. Раз уж она рядом с Антоном и он может наконец доводить все до положенного конца, то это уже ВСЕ. Непонятно, чем он недоволен и чего от нее требует. Он тянул к себе то ее руку, то ногу, то голову. Маша пугалась, подчинялась неохотно, не знала, чего именно он от нее требует... Иногда начиналось недовольством и заканчивалось ссорой, а иногда заводили прямо с размолвки.
– Ты меня не любишь, не стараешься, не хочешь, не... не... не... – Список Антоновых претензий был большой и иногда доходил до «а вот другие женщины...».
Так они и исполняли свою обязательную программу – полюбили друг друга, поссорились, выпили с Ниной чаю...
Случалось, конечно же, и иначе – быстро, нежно и горячо. Но вот что всегда бывало одинаково – Машино возбуждение нарастало до определенного момента и резко обрушивалось в страх. Словно она поднималась в горку, и вдруг оказывалось, что это не вершина. Да и не горка. И вообще неизвестно, зачем она туда отправилась.
Антон ее скованность чувствовал, надувался, как маленький.
– У тебя был оргазм? – придирчиво наклонялся над ней Антон с выражением лица «Кто с тобой работает?».
Склонившись, Антон будто поклевывал ее слегка горбатым носом, наплывал широкими, чуть сутулыми плечами... Маша любовалась, таяла и пугалась. Смотрела честными глазами, кивала:
– Да был же, был!
В определенном смысле это было правдой, потому что в его присутствии у нее был постоянный оргазм чувств. А в том смысле, что имел в виду Антон, – неправда. А правильно обмануть Антона она не умела, потому что ее секундный пик на лекциях пока еще не научил ее обманывать.
