– Что я могу сделать? Что вообще тут можно сделать?.. – беспомощно сказал Илья.
–
– Можно что-то сделать только в одном случае. Если ты говоришь ребенку: «Я тебе не разрешаю уходить», и ребенок пугается и не уходит. Но Мася – другая!.. Она все равно уйдет! Ты говоришь ей: «Ты не будешь это делать!» или «Ты сделаешь то, что я требую!» Но она не слушается, потому что не боится наказания.
– Почему я должна ее наказывать в 16 лет?!
– Под наказанием я имею в виду, что ты расстроишься. А Мася не боится, что ты расстроишься. Поэтому у тебя нет шансов ее приструнить.
– А почему ты все время говоришь обо мне? А ты, ты?! – закричала я.
Илья пожал плечами:
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Что вообще мы можем сделать? Не пустить девочку ночью гулять или утром домой? Привязать к батарее? Запереть? Не давать денег? Отправить за границу? Там она вообще останется без присмотра, там понятно что – наркотики, это всем известно. Когда она дома, ты хотя бы потрогать ее можешь…
Какие наркотики, – это же Мася!.. Она все такая же нежная, теплая, придет ко мне, прижмется и скажет свою детскую фразу: «Обними меня крепким обнямом».
– И вообще – посмотри, она же золотая девочка, какая у нее речь, какие интересы, – книжки читает, музыку слушает, на выставки ходит. Ну, не может позвонить и предупредить «приду поздно», она как будто плавает где-то, ну, не хочет учиться… – Илья говорил со мной успокаивающим голосом, как с больной.
– Не хочет
– Господи, Зина, какой кувшин… Ну попробуй отнестись к этому с иронией, с юмором… «Тонколодыжная дева» несет кувшин на голове в повести Вересаева «Исанка».
Теперь я ее проверяю – завела шпиона в деканате юрфака. Лучше бы я этого не делала.
Я не понимаю! Столько моего труда, и что же, она опять не учится? Такая безответственность, такое наплевательское отношение к собственной жизни. Еще одной сессии я не выдержу – да мне и не пойдут больше навстречу, выгонят. Считай, что уже выгнали.
– С юмором?.. Тебе смешно?.. – сказала я. – Разве ты не понимаешь, мы с тобой по-разному к этому относимся. Я мать, я никогда ее не брошу, буду за нее бороться до конца. А ты… тебе просто все равно. Ты ни о чем не думаешь, кроме своих духовных и физических экстазов!
Илья замер от неожиданности. Вероятно, он сказал бы мне в ответ что-то обидное, а я в ответ сказала бы ему что-то оскорбительное, а потом он, а потом я… И неизвестно, до чего бы мы договорились, но в этом интересном месте наш разговор прервался.
– Мама-папа, давайте собаку купим, девочку, – с этими словами появилась Мася.
– Нет, – сказала я.
Больше всего на свете я хочу пушистую собаку. Собаку-мальчика, не хочу иметь дела с проблемами женского пола.
– Нет. Собаку-мальчика, – сказала я. – А как ты, Илья? Ты кого больше хочешь?
– Я не знаю, кого я больше не хочу – собаку-мальчика или собаку-девочку, – сказал Илья. – Наверное, я больше не хочу собаку-девочку, – щенки, лужи и прочее.
– С твоим отцом нельзя иметь щенков, – объяснила я Масе, и они с Ильей рассмеялись над двусмысленностью фразы.
– Твоя мать, профессор филологии, лектор университета, плохо выражает свои мысли вслух, – пояснил Илья, и они опять засмеялись.
Мася должна думать, что у нас хорошая семья. Девочки, которых посвящают в интимную жизнь родителей, во все эти ссоры-слезы-измены, никогда не смогут быть полноценно счастливы. Это психологический закон. Даже если я больше никогда в жизни не скажу Илье наедине ни слова, я все равно буду обманывать Масю всю жизнь – я все сделаю, только бы она была счастлива!
– Мася, поговорим? – Я заглянула к ней в комнату. Опять сидит со своей ерундой – вышивает цветы на валенках, делает колокольчики из войлока…
– Не-а, – протянула Мася.
– Нет, поговорим. – Я зашла без разрешения, села к ней на кровать, обняла.
Я стараюсь. Во мне все клокочет от злости, мне хочется заорать на нее командным голосом «стройся, смирно, занимайся!», но я стараюсь.
– Черт возьми, Мася! Но ведь это
– Я и хочу жить.
– Ну хорошо. Что ты хочешь делать? Вышивать валенки, делать колокольчики?! Тебе не стыдно?! Зачем тебе вышитые валенки, ты будешь в них дома сидеть, пока другие добиваются успеха?! Человек должен кем-то стать!..
Я пыталась хитрить: рисовать перед ней картины ее прекрасного будущего, – юрист в мантии и шапочке, разбудить в ней тщеславие, сравнивая ее с другими, – Маша учится в Лондоне, а Даша на двух факультетах одновременно.
Масю не интересуют мантия и шапочка, не интересуют достижения Маши и Даши. Я пыталась хитрить, хвалить, ругать, но она как тряпичная кукла – я втыкаю в нее иголки, а она ничего не чувствует, смотрит на меня чистым, лишенным всякой мысли взглядом. Ничего не хочет, никем не хочет, хочет, чтобы ее оставили жить свою бессмысленную жизнь. Я готова все для нее сделать и одновременно не могу ее видеть без раздражения!..
Все опять закончилось тем же – ссорой. Мася вытолкнула меня из комнаты, захлопнула дверь, я кричала под дверью «кем ты будешь?!», на крик прибежал Илья с обреченным лицом – «опять?! сколько можно?!».
Стыдная сцена.
Ася! Ты что, хочешь, чтобы моя дочь вышивала, делала бусы из войлока, пока другие учатся, закладывают основу для будущего, добиваются успеха? Ты что, хочешь, чтобы она была никем?
Я не уступлю Масе ее жизнь, я буду бороться!
Здравствуй, Зина.
Знаешь что? Иди учиться. Иди учиться на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Учись, закладывай основу для будущего, добивайся успеха.
Отстань от нее. Дай человеку спокойно вышить валенки!
Колокольчики из войлока лучше прицепить к блузке или летнему платью. Красиво, когда контраст зимнего и летнего, войлока и шелка. А в вышитых валенках можно валяться и – краси-иво!
Ася, здравствуй.
Помнишь, ты называла меня «человеком без тела»? Тогда почему все главные события моей жизни связаны с сексом?..
Мы с Ильей были тогда очень близки. Наши ночи начинались и заканчивались нежностью, а больше тебе ничего не надо знать. Мы с Ильей любили друг друга, как никогда при папе…Я привыкла делить жизнь на «при папе» и «после папы».
Так вот, после папы.
Жаль, что папе и Илье так недолго пришлось быть вместе.
На папиных похоронах я все время всматривалась в толпу. Ты не могла не узнать о его смерти, – в 89 году папа еще был «классиком», и о его смерти написали все центральные газеты. Несколько раз мне показалось, что я вижу тебя, и я все бросалась к тебе от гроба. Илья решил, что я помешалась от горя и бросаюсь в толпу. Я не видела тебя, но я уверена – ты была, стояла где-то в стороне.
Знаешь что? Счастье, что папа умер в 89 году! Он еще успел получить все, что положено, все официальные почести: посмертное награждение, венки от Союза писателей, некролог в центральных газетах: «На 77-м году жизни скончался выдающийся советский писатель…» Счастье, что он умер
