правительства.

Эта новость целиком и полностью овладела умами журналистов, пока они ждали президента. Члены ТПП, повторю, про нее ничего не знали. Да если бы они про нее и знали, это вряд ли что-то изменило бы в их жизни. Это могло что-то изменить в жизни Владимира Путина.

Журналисты между тем обсуждали, с какой степенью негодования Владимир Путин откажется от лестного предложения, и сомневались только в одном: на какую именно должность выдвинет сегодня ТПП вице-премьера Сергея Иванова, который тоже вот-вот должен был сюда подойти. Еще одним кандидатом в президенты России или все-таки премьером? И я уже слышал мнения, что премьерское кресло совершенно не соответствует амбициям Сергея Иванова.

И только в этот момент я понял, чьим амбициям оно соответствует. Как-то все вдруг стало на свои места. Место Владимира Путина – именно на посту премьера. И не будет никакого перераспределения полномочий в его пользу. Он будет работать премьер-министром. И больше на самом деле ничего не нужно. И не нужно будет еще года четыре.

И окажется, что он, выбирая преемника, на самом деле выбирал себе начальника. И выяснится, что для него никакого значения не имеет соображение, которое было главным в комментариях политологов, которые ставили себя на его место и уже оттуда, с высоты своего положения, говорили о том, что он не может занимать должность, которая потребует от него подчинения кому бы то ни было, и что уже только поэтому для него подходит только должность национального лидера.

Он будет работать премьером. Это и есть его место в строю. Выбором преемника он обезопасил себя только от одного: от опасности быть снятым со своего поста так, как он сам когда-то снял Михаила Касьянова и Михаила Фрадкова.

Он будет работать премьером, потому что ни один из людей на этой должности, в том числе он сам восьмилетней давности, не мог удовлетворить его. Все это время было видно, как ему буквально все хочется переделать за каждого из них, в том числе теперь за Виктора Зубкова.

Сейчас ему, очевидно, кажется, что он знает, как надо. И он готов показать, как это делается.

Именно так он реализует потенциал повисшей в воздухе фразы о том, что, если на выборах в Госдуму он получит вотум доверия, найдет способ проконтролировать принимаемые сейчас (им же) решения.

На самом деле это и есть главная неожиданность, о которой гадали. Такого варианта развития событий не предполагал никто. Одна мысль о том, что он согласится кому-то подчиняться, делала эту версию абсурдной. Казалось, он может согласиться стать премьером, только если чуток подправит Конституцию и если Россия будет не президентской, а парламентской республикой.

Но у него, судя по всему, по-прежнему нет идеи менять Конституцию и форму правления. Та Конституция, что есть, устраивает его больше всех остальных. Она ему еще пригодится.

И если все это так и будет, Владимир Путин окажется выше всех своих амбиций. Года два назад в одном более или менее частном разговоре он, говоря о президенте США, произнес:

– Многие недооценивают этого человека. А на самом деле про таких людей говорят: «With balls».

Если Владимир Путин сделает это, именно эти слова можно будет сказать насчет него самого, и именно после этого решения, а не после, например, чеченской кампании. А он это сделает.

И не для того, чтобы через пару лет, или чуть раньше, или чуть позже Дмитрий Медведев неожиданно ушел в отставку. Он не займет это место раньше времени. В конце концов через четыре года это же место он получит так, как его получают люди, которые хотят, чтобы про них думали как про приличных людей.

Он будет премьером, чтобы самому убедиться в том, что после стольких лет на своей должности человеческого в нем осталось больше, чем думали все и, может быть, он сам.

И теперь мы стали свидетелями финала многомесячной или даже многолетней интриги.

И когда началась встреча с членами ТПП и я думал о том, что если перед нами не президент страны, а будущий премьер, то все, что он говорил, приобретает гораздо более интересный смысл.

Перед Владимиром Путиным лежал текст вступительного слова, и он от этого текста почти не отступил. Там были слова о том, что те, кто генерирует новые идеи в науке, должны зарабатывать здесь, «и для этого им должны платить так, как никогда не платили». И что ТПП должна способствовать прекращению нездоровой конкуренции. Текст вступительного слова писался для президента, а не для премьера, и Владимиру Путину было неинтересно его читать.

Потом выступил глава ТПП Евгений Примаков. Он считает «оптимальным курс, которым Россия пошла при президенте Путине». Евгений Примаков не мог, видимо, не сказать этого в глаза Владимиру Путину.

– Это не значит, – продолжил глава ТПП, – что мы не видим в нем тактических недостатков. Но в стратегическом плане это курс, который мы будем защищать.

Хотелось добавить за него: и за ценой не постоим.

Евгений Примаков уверен, что ВВП надо удваивать, несмотря на то, что «правительственно- экономический блок» намерен, кажется, сделать акцент на других вещах.

Глава ТПП объявил, что наступил «конец дилеммы младолибералов – рынок решит все – и что государство не должно вмешиваться ни во что». Правда, не очень было понятно, в чем тут дилемма.

Государство, по мнению господина Примакова, развернулось в сторону реальной экономики при макроэкономическом контроле государства же. Глава ТПП отметил, как важно, чтобы эффективно работали «государственные холдинги»:

– Потому что, если они будут работать плохо, то не в их пользу будут раздаваться голоса. А это не должно быть так.

Он снова вернулся к «младолибералам» (одно это слово в его устах звучало так, что могло вызвать чувство острой человеческой жалости к этим людям):

– Они исходили из того, что конкуренция приведет к увеличению вложений в НИОКР. А этого не произошло.

Господин Примаков напомнил президенту России, что тот недавно рекомендовал обнулить пошлины на высокотехнологичное оборудование, ввозимое из-за рубежа. Речь идет об оборудовании, которое не делают в России. Глава ТПП сказал, что правительство полгода готовило постановление на эту тему, но теперь пора отменить еще и НДС на эту продукцию.

– Лакмусовой бумажкой вашего курса является то, – рассказал он, – куда тратить деньги, поступающие от продажи сырьевых ресурсов. До определенного момента все шло в кубышку. Потом произошли перемены, стабфонд разделили на резервный фонд и фонд развития. И я хочу спросить сейчас: а не слишком ли много денег в резервном фонде?

И все-таки господину Примакову не давали покоя младолибералы. Он в свое время натерпелся от них и, видимо, решил, что пришло время реванша. Он рассказал о двух опасностях, до сих пор подстерегающих страну:

– Это младолибералы, сращивающиеся с олигархами, и сращивание части госаппарата с бизнесом. Они хотят построить административно-рыночное общество! – расстроенно закончил Евгений Примаков.

И вот на этот его доклад Владимир Путин ответил своим. Он писал его, пока выступал господин Примаков, карандашом в блокноте. Именно это и была речь будущего председателя правительства. Это была речь, которую мы не услышим и через полгода, потому что Владимир Путин очень торопился и прямо говорил то, что пришло ему в голову по поводу выступления главы ТПП.

Занижаемый прогноз темпов роста ВВП он считает неизбежным злом «в преддверии дебатов в Госдуме. Это трюк известный: чтобы, если что, не обвинили в излишнем оптимизме».

– Я согласен, – заявил он, – государство больше внимания уделяет сектору реальной экономики, но мы будем воздерживаться от того, чтобы вмешиваться напрямую. Мы должны концентрироваться на создании инфраструктуры: банка развития, особых экономических зон. Вот в этом направлении мы будет двигаться.

Я бы не сказал, что члены ТПП внимательно слушали Владимира Путина. А больше всех расслабился Евгений Примаков: он, произнеся свою речь, похоже, считал тему заседания исчерпанной.

– То же с налогами, – продолжал господин Путин. – Я знаю, что вы знаете: правительство предприняло шаги в корректировке налоговой политики в сторону создания лучших условий для работы реального сектора экономики за счет нефтянки… Сергей Михайлович (господин Богданчиков, глава «Роснефти». – А. К.) не даст соврать…

Господин Богданчиков вздохнул с нарочитым огорчением. Воспоминание об этой корректировке вызвало