говорил матери. Кстати, о твоей покойнице Серафиме.

— Что же о ней можно говорить?

— Э-э, брат! У меня от удивления чуть челюсти не свернулись, — Сися замолк, снова стал нажимать на кнопки.

— Расскажи, — не выдержав, стал просить Алеша.

— Поиграть этой штукой дашь? Алеша кивнул головой.

— Сидели они с матерью на кухне. Вижу, хочет Самсон что-то рассказать и все на меня поглядывает. Взгляд так и просит: выйди, мол. Ну, да ты меня знаешь. Я вышел в зал, где перед этим записывал музыку. И от любопытства сгораю… Что же, думаю, ты от меня скрыть хочешь? Чуть приоткрыл дверь и — ухо к щелочке. И услышал. Бред какой-то. Вроде до войны, когда по реке проходила граница и кругом стояли заставы, на одной из них поймали польского шпиона. Дядька тогда был председателем колхоза. Позвали его в свидетели. Шпион сказал, что послан графом Войтеховским. Должен найти Серафиму и забрать копию какой-то богини и книгу… Не запомнил фамилий… «Копию?! — удивилась мать. — Никогда картин у Серафимы не было». — «Это, наверное, пароль, — объяснил дядька. — Мне кажется, что речь шла о богатстве. Потому что граф велел ему забрать и серьги с кулоном, которые подарил Серафиме. Ночью шпион неожиданно помер. Принял яд. Так и оборвалась эта цепочка. — «А ты у Серафимы не спрашивал?» — поинтересовалась мать. «Собственно, она сама мне кое-что из упомянутого предлагала… Когда ее зятя Тимофея в тридцать восьмом забрали. Помнишь? Я приехал тогда передавать дела. Серафима узнала, что я в деревне, прибежала ко мне. Сняла серьги и кулон, сует мне в руки, просит спасти Тимофея. Я тогда очень струсил. Хорошо, что никто этого разговора не слышал. Да и чем я ей мог помочь? Самому из пропасти надо было выбираться».

— Мать долго молчала, — продолжал Сися. — Молча сидел и тяжело дышал Журавский. Через некоторое время я услышал, как он положил на стол какой-то твердый предмет — что-то стукнуло, а затем сказал: «Вот они». — «Где ты их достал?» — «Внучка Серафимина дала. Только без кулона они ничего не значат». — «Слушай, Самсон. Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышала. Ехал бы ты назад в Минск. Зачем на старости затеял это дело?» — «Глупая ты баба, — насмешливо ответил Журавский. — Разве я враг своим детям? Где-то здесь, надо только копнуть лопатой… Причем все законно. Я от государства хочу получить положенную долю. А богатство все равно пропадет. О нем никто не знает. Тайну его Серафима унесла с собой. А о том, что знал я, говорю впервые…»

Алеша напряженно слушал товарища. Что ж, он оказался прав. Журавский знал о кладе очень давно. Он не дает ему покоя много лет. Но при жизни Серафимы Самсон в деревне не появлялся. Выжидал. Что же он будет делать дальше?

— Послушай, Санька, — вдруг попросил Алеша. — Ты серьги у дядьки видел?

— Так, мельком, — признался Сися. — Он их в какую-то деревяшку совает. Похожую на футлярчик.

— Серьги надо забрать, — решительно сказал Алешка. — Во-первых, серьги эти бабушки Серафимы. Во-вторых, мать не знает, что Люба их обменяла, и лучше, если не узнает. В-третьих, Журавский твой — дурак. Никакого клада нет и не было. Серафима наверняка бы призналась. Надо забрать!

— Ты предлагаешь украсть? — обиделся Сися.

Алешка посмотрел на экран компьютера, где неподвижно застыли фигурки волка и зайца и только мигала секундная точка будильника между цифрами тринадцать и пятнадцать.

— Я тебе сказал, как оказались серьги у твоего дяди. Да и не нужны они ему… А дело твое — украсть или объяснить дяде. Золотые его серьги Люба вернула. Думай. А за работу — дарю эту штуку. Она отлично вырабатывает реакцию.

— Насовсем?

— Это зависит от тебя.

— Что ж, попробую, — обрадовался Сися. — Что-нибудь скумекаю.

Он сунул компьютер в нагрудный карман, застегнул пуговичку, встал и направился на автобусную остановку.

— Жди! — крикнул издали.

— Поедем! — сказал Алеша.

Он по-хозяйски осмотрел возок, попробовал, надежно ли закреплена супонь на хомуте, поправил упряжь. Важно взобрался на передок, взял в руки вожжи.

Лида залезла на повозку, сзади удобно уселась на настланное мягкое и пахучее сено.

— Но-о! — тронул вожжи Алеша, и вороной жеребец Шпак с ходу перешел на рысь.

Сегодня воскресенье. Алеша вчера уговорил отца взять лошадь, чтобы съездить в Борок, разузнать про Алевтину Дым. Кто она такая — ни отец, ни мать не знали. Виктор Степанович было намекнул, что в деревне находится Журавский. Не лучше ли подойти к нему и спросить? Но Алеша наотрез отказался. Не верил он Самсону. Вот поедет, убедится, правда ли то, что написано в тетради, а там видно будет. Мать, к удивлению, поддержала Алешу.

Деревня Борок находилась километрах в двадцати от Заречного. Это — если по прямой, как раньше. Теперь надо было объезжать водохранилище, мелиоративные канавы, что прибавляло лишних еще километров шесть — семь. Но Алешу это не беспокоило. Они с Лидой представили себе эту поездку как путешествие.

Обогнув водохранилище, Шпак размеренной рысцой по полевой дороге потрусил в сторону леса. За лесным массивом была деревня.

— Ты веришь в клад? — пересев к Алеше, спросила Лида.

— А как же? — удивился Алеша. — В любых разговорах всегда, есть доля правды. По крайне мере мы уже кое-что нашли. Но Журавский продолжает поиски…

— Он не заходил к вам?

— Нет.

— Может, и вправду приехал отдохнуть?

— Нет. Санька такое рассказывал…

Бригадирская тележка мягко катилась по лесной дороге. Лошадь бежала то рысью, то переходила на шаг, то резко останавливалась перед колдобинами, заполненными черной водой, и тогда Алеше приходилось ее понукать, размахивая кнутом.

В весеннем лесу было свежо, красиво. Березы оделись в нежно-зеленые наряды, и листики на них были еще маленькие, дрожащие, словно вылупившиеся из яиц цыплята. Темно-зеленым ковром среди деревьев разрослась заячья капуста, очагами в которой росли белые перелески. В болотистых местах ярко-желтыми цветами выделялась «куриная слепота».

Первые деревенские дома вынырнули из-за сосняка неожиданно. Алеша поразился, что улицы в Борке были асфальтированы, дома новые, заборы выкрашены, хотя деревня считалась глубинной.

У встретившейся старушки Алеша, остановив коня, спросил:

— Где живет Алевтина Дым?

— Алевтина? — старушка с любопытством посмотрела на Алешу и Лиду, долго изучала их лица, а затем медленно, протяжно сказала: — Уже лет десять, как умерла Аленка. А жила в том доме, во-о-н — третий от магазина.

Алеша и Лида переглянулись.

— Будем заходить?

— Что там делать? — возбуждение, в котором Лида находилась все время, от этого известия спало. — Ясно, что жила. Значит, Журавский не врал.

— Какие-то родственники остались же, — настаивал Алеша. — А вдруг что интересное припомнят.