солдат. Человек 10 во главе с офицером вошли в дом в поисках меня. Ареста я ожидал, а потому ни сам, ни семья особенно не волновались. Китайский офицер дал мне возможность одеться, но при выходе из квартиры руки мне связали назад крепкими ремнями. Привели меня в штаб полка, размещавшийся на одной из главных улиц Урги, и посадили во дворе штаба в холодную амбарушку, где уже сидело человек двенадцать монгол.

В последующие дни арестовано было человек 30 русских, в том числе Д. П. Першин, мой квартирный хозяин Щапов и др. Они содержались в тюрьме. Небольшая ургинская тюрьма, скудно оборудованная, была переполнена до отказа. Нар не хватало. Спали под нарами на голом земляном полу. Довольствие состояло в день из трех чашек вареной чумизы и горячей воды, которую давали два раза в день. Передачу возможно было получать при условии уплаты одного доллара тюремщику за каждую передачу.

Первые пятьдесят дней я просидел в амбарушке при штабе полка. Не было ни нар, ни соломы для подстилки, ни света, и довольствия не давали, но разрешили жене приносить термосы с пищей и чаем. Морозы стояли 25–35° по R. Теплая одежда и горячая пища в термосах и молодость спасли от замерзания. Как ни плохо было в тюрьме, но я мечтал туда попасть.

После того, как меня навестил чиновник по особым поручениям Ню, китайские солдаты стали относиться ко мне лучше и стали допускать посетителей. В конце декабря месяца посетил меня консул в Кобдо А. П. Хионин — прекрасный дипломат и душевный человек. Он сообщил мне, что на днях уезжает в Калган, оттуда в Пекин, где и постарается вызволить меня и всех русских из беды.

В начале января, по неизвестной мне причине, меня перевели в тюрьму, где я просидел около недели, так как 10 или 11 января была получена из Пекина телеграмма от военного министра освободить пять или шесть человек русских, в том числе меня, и указывалось в телеграмме освобожденных лиц не преследовать.

В тюрьме сидело много народу, захваченного китайцами по пути из Улясутая в Маньчжурию. Здесь я встретил много знакомых офицеров по Оренбургской армии, в том числе полковников братьев Доможировых и других.

По освобождении из?под ареста я не узнал лика Урги: в Консульском поселке и в самой Урге в частных домах стояли китайские солдаты. Солдат всюду было много. Возникал вопрос, откуда их столько взялось? Их раньше мы почти не видели. Оказалось, что генерал Го и, частично, генерал Ма вывели их из казарм Худжи- ра и расквартировали в самой Урге. Солдаты совершали явные и тайные грабежи.

За неимением свободной квартиры я с семьей поселился в юртах в одном из пустующих дворов, обнесенного двухсаженым частоколом. Во дворе поставил две войлочных юрты, данных мне И. А. Лавровым. Одна из юрт была прекрасная, с деревянным полом, шелковой отделкой внутренних кошм. Поставил железную печку, обложил ее кирпичом. В другой юрте рядом сложил плиту. В ней помещалась прислуга — монголка и склад. Зажил хорошо и тепло.

Все мое имущество — скот на заимке, экипажи и прочее китайцы конфисковали, как только меня арестовали. Искать его не было смысла. Слава Богу, что сам легко отделался. Счастлив был тем, что в первый же день ареста Н. Н. Владимиров распорядился, чтобы монголы, продавшие мне бычий обоз и верблюдов, не пригоняли на заимку вблизи консульской дачи на Толе.

Церковь была разграблена и стояла опечатанная. Сохранились лишь иконы.

Все, кто мог и не были связаны делами в Монголии, уезжали из Урги по путям на Калган, так как боялись ехать на Хайлар, зная, что будут задержаны унгерновца- ми и зачислены в дивизию. В Монголии русские отрицательно относились к деятельности атамана Семенова в Забайкалье, и по наследству неприязнь перешла к генералу Унгерну.

С ноября месяца 1920 г. по 1 февраля 1921 г. на просторах Монголии китайскими солдатами было убито больше 100 человек русских, пробирающихся с запада от Кобдо в Хайлар. Имен их не знаю. Последними была расстреляна партия в 11 человек в самой Урге — беженцы из урянхайского кооператива и среди них минусинский городской голова Солдатов. Трупы расстрелянных зарыты были вблизи монгольской казармы. Вина за расстрел русских людей в Урге и ее окрестностях лежит, главным образом, на Чайванове, священнике Парнякове и К°. Они же были виновниками жестокого содержания русских и в тюрьме.

Написать сколько?нибудь правдивую биографию генерала Унгерна оказалось нелегко. Я прочитал 5–6 биографий генерала Унгерна, но все они в основном не отвечали истине. Сплошной вымысел в изложении Ф. Оссендовского и списанное у него есаулом Макеевым. Наиболее правдивая написана Н. Н. Князевым.

Только послужной список или данные брата Р. Ф. Унгерна — барона Константина Федоровича Унгерна могли бы дать верные биографические материалы, но послужной список погиб, а с бароном К. Ф. Унгерном автору не посчастливилось встретиться в эмиграции. В эмиграции (в Шанхае) пребывает дальний родственник генерала барон Р. Унгерн — Штернберг, который имеет полную родословную дома Унгариа (изд. 1940 г. в Риге). Барон Р. Унгерн был так любезен, что уделил на справки несколько часов и прочел все, что касается Романа Унгерна, но, к сожалению, ему в семейной хронике отведено немного места.

Биография в нижеизложенной вариации в какой?то степени верна, но страдает целым рядом “провалов”, кои заполнить не удалось за неимением источников или разноречивости таковых.

Примерно в начале XII в. из Венгрии в Галицию переселились два родных брата де Унгариа. Оба они женились на родных сестрах славянского князя ливов. Отсюда пошли два старейших рода Унгернов и Ливиных, впоследствии светлейших князей. Из Галиции де Унгариа с семьей переселились в Прибалтику.

Во время владения Прибалтикой ливонскими рыцарями де Унгариа становятся баронами Унгернами, а во времена владычества в Прибалтике шведов, услужливый историк, писавший семейную хронику, прибавил к фамилии “Штарнберг”, отыскав какое?то родство рода Унгариа с чешским графом Штарнберг. Основная кровь рода Унгернов — венгеро — славянская. С течением времени к ней в большой дозе примешалась кровь германская и скандинавская.

Во времена ливонских рыцарей в Прибалтике многие из дома Унгернов переселились в Пруссию. Во времена шведского владычества Унгерны переселились в Швецию. Таким образом, в истории Пруссии и Швеции с XIII?XVII веков часто встречается фамилия Унгерн — Штернберг на высоких постах.

Основоположником русского дома баронов Унгернов — Штернберг является барон Рено. При завоевании царем Петром Прибалтики барон Рено Унгерн оказал царю большое содействие по освоению русскими вновь завоеванного края. С другой стороны, барон Рено Унгерн выговорил у царя Петра много привилегий для края, особенно для дворянства. Он был первым предводителем дворянства Прибалтийского края. У барона Рено было много сыновей, откуда и пошел большой дом баронов Унгернов. Все они владели в Прибалтике значительными земельными угодьями и даже островами в Балтике. Так, остров Даго принадлежал одной из ветвей баронов Унгернов.

Все бароны Унгерны пользовались полным доверием и близко стояли к престолу русских императоров в течение двух веков до самого конца — 1917 года. Больших постов бароны Унгерны в России не занимали. Они предпочитали оставаться у себя в Прибалтике — на своей земле, занимая по выборам высокие посты, но часть баронов Унгернов служила в армии и в дипломатическом корпусе.

Барон Роман Федорович Унгерн — Штернберг родился в декабре месяце 1885 г. в г. Граце (Германия)44, где временно проживала его мать. Все детские и юношеские годы прожил в Прибалтике у себя в имениях. Образование, по программе средней школы, закончил с домашними учителями. Научно — умственный багаж его к 17 годам был достаточным. Знал хорошо русский, немецкий, французский языки и удовлетворительно английский язык. Ум его способен был разбираться в сложных философских вопросах[11].

В 1903 г. поступил в Морской кадетский корпус, в младший гардемаринский класс.

Началась Русско — японская война. Гардемарин барон Унгерн с большим трудом выходит из Корпуса и поступает добровольцем в один из пехотных полков, отправляющихся на театр военных действия в Маньчжурию. По одним сведениям, доброволец барон Унгерн принимал участие в нескольких сражениях против японцев и был награжден знаком отличия военного ордена 4 ст., по другим, более верным — что полк, с которым прибыл Унгерн, достиг Маньчжурии лишь в конце лета 1905 г. и не принимал участие в боях. Полагаю, что последняя версия верна потому, что не видал на груди генерала Унгерна солдатского Георгия. Если бы он его имел, то уверен в том, что он с гордостью его носил бы.