чтобы закрыть барону путь отступления в Монголию. Следует воздать должное искусству барона в том, что он сумел с честью выйти из этого весьма сложного положения.
В четыре часа утра 30 июля унгерновского дивизия снялась с лагеря и длинной лентой начала втягиваться в ущелье, пробитое рекой Темником в горах Хам- бинского хребта. От д. Ново — Дмитриевки до Гусиноозерского дацана насчитывается около 50 верст. Из того числа не менее 30 верст приходится следовать вдоль р. Темника. Первый привал барон сделал в 12–18 верстах от Ново — Дмитриевки, у каких?то бурятских домиков, с целью дождаться присоединения дивизиона 3–го полка, ходившего в погоню за убежавшим на север артиллерийским дивизионом красных. Сотни возвратились кратчайшим путем, через горы. Они неожиданно появились над нашими головами, за рекой, и картинно сползли в долину по почти отвесному склону. Под вечер 30 июля перешли реку и ночевали на левом берегу, неподалеку от брода, в 16–17 верстах от дацана, на уютных лужайках, прекрасно укрытых со всех сторон горами и кустарниками. От места ночлега недалеко уже было до выхода на простор Гусиноозерской впадины.
К утру 31 июля барон имел исчерпывающие сведения о противнике: в дацане квартировал батальон с двумя орудиями, прибывший туда накануне из г. Новосе- ленгинска. Два батальона того же полка 30 июля стояли еще в городе. На юг от озера, ни в Селенгинской Думе, ни в д. Билютай — красноармейцев не было. В 6 часов дивизия выступила в дальнейший поход. Утро предвещало пасмурный день. Плотный туман долго не расходился в пади. Когда же тепловые излучения оттолкнули его из низин, он поднялся к вершинам гор и прочно зацепился за них. В начале восьмого часа лента дивизии вынырнула из теснин р. Темника и поползла на север. Обогнув круглую концевую сопку, стоящую в юго — восточном углу Хамбинских гор, мы перевалили затем два увальчика и остановились на покатом склоне. Отсюда открылась широкая долина, простирающаяся до самого горизонта, заполненная посередине мутно поблескивающим стеклом.
Это было Гусиное озеро, приобретшее зимой 1920 г. грустную известность в связи с предательским нападением чахар на своего начальника дивизии, генерала Левицкого, и избиением всех офицеров отряда. Северный берег тонул в туманной дымке. До него было, вероятно, верст тридцать (озеро имеет 24 версты в длину и 10 верст в ширину). Возле берега, в ближайшем к нам юго — западном углу озера тускло желтели позолоченные крыши кумирен, вокруг которых группировались бревенчатые домики монастырского поселка.
Барон Унгерн прежде всего принял меры к тому, чтобы красноармейцы не убежали вдоль западного берега озера. С этой целью он приказал командиру 2–го полка, шедшего головным, быстро занять увал, господствующий над дацаном с севера. Во время атаки 1–й полк держал направление на юго — западную окраину поселка, где сосредоточены главные средства обороны — стояли пушки и большая часть пулеметов. 3–й полк занял высоту 280, оттуда он обстреливал южный край поселка и все пространство, лежащее между высотой и берегом озера. 4–й полк в бою не участвовал.
Красные открыли артиллерийский огонь по дивизионной колонне еще до того момента, когда 1–й и 3–й полки отделились от нее. В ответ на это 2–й полк двинулся на дацан в конном и пешем строю. С севера, вдоль берега озера, 5–я сотня подъесаула Слюса и с запада 2–я сотня подъесаула Куща пошли в конном строю. Сотня Куща, правда, была отбита ружейным и пулеметным огнем красных, стрелявших из?за заборов. Все же она блестяще выполнила задачу привлечения на себя внимания противника, так как благодаря этому маневру сотня Слюса проскочила в поселок со стороны озера. После нескольких достаточно острых боевых схваток в улицах дацана, Слюс дорвался до пушек и захватил их со всей прислугой, не успевшей отскочить от орудий. Почти одновременно с 5–й сотней к дацану прибежал спешенный дивизион 1 — го полка.
Красноармейцы побросали тогда пулеметы. Они высыпали на южную окраину поселка и там остановились в нерешительности. Небольшая группа, человек сорок, побежала на восток по болоту, у самой воды. Один из беглецов неуклюже скакал на тяжелом, но сильном коне. Никто из чинов 1–го полка не мог преследовать бегущих, потому что все внимание их было поглощено теми 250–300 красноармейцами, которые то бросали винтовки, то вновь схватывались за них. Спешенные всадники 1 — го полка прекратили огонь и в ожидании, что красные начнут сдаваться, медленным шагом подходили к ним.
В этот, всегда очень ответственный момент боя один из татар неосмотрительно крикнул своему командиру сотни: “Господин поручик, у нас нет патрон!”… Красноармейцы услыхали ту фразу и в отчаянной последней надежде открыли огонь в упор по подошедшему к ним дивизиону. Тут было убито и ранено около 30 наших бойцов, в частности, и тот “господин поручик”, которого так опрометчиво окликнул всадник — татарин. По счастью, одна из сотен 1–го полка подходила в конном строю. Полковник Парыгин лично бросился с этой сотней на красных и принудил их к сдаче. Командир 3–го полка, войсковой старшина Янков, вызвал сильный гнев барона тем, что выпустил из дацана весь комсостав и политических комиссаров (бежавших через болото). Янков был тотчас же смещен на должность старшего офицера 1–го полка, а на его место назначен есаул Очиров. Этот скромный казак- бурят, неграмотный по — русски, счастливо сочетал в себе блестящее мужество с поразительной для того времени душевной кротостью.
Красноармейцы потеряли в бою 100 человек убитыми и столько же ранеными. Нами захвачены 2 пеше — горных орудия трехдюймового калибра со снарядами, 6 пулеметов, канцелярия и денежный ящик. Раненые из пленных, получившие перевязку совместными усилиями нашего и красного медицинского персонала, были сданы на попечение последнего. Здоровым же Унгерн приказал возвратиться в дацан. Не вернулись туда лишь 24 коммуниста. Барон снабдил красноармейцев продовольствием на три дня и отошел на отдых в урочище Тамчи, где были разбросаны группочками маленькие бурятские домики и сенные сараи. Многие из пленных обращались к барону с просьбой о принятии их добровольцами в дивизию, но “дедушка” отказывал всем в самой категорической форме. Он полагал, что имел уже достаточное количество рядов в русских сотнях и, с другой стороны, справедливо опасался разжижать дивизию большим количеством не вполне понятных и малонадежных людей (справедливость требует пояснить, что все вступившие в ряды дивизии бывшие красноармейцы служили барону верой и правдой и ни в чем не заслужили упрека)32. Из разговоров с красноармейцами мы узнали, что их полк только что возвратился из Тобольской губернии после ликвидации грандиозного восстания, охватившего всю Западную Сибирь.
Эти двадцатилетние дети, все новобранцы — сибиряки, с невинным видом поведали нам жуткую повесть о том, как они “расколошматили” своих отцов, боровшихся за кровное крестьянское достояние. Мы искренно удивлялись тогда искусству Советского правительства, организовавшего усмирение крестьян руками их собственных сыновей. Барон не проявил никакого интереса к документам батальонной канцелярии. Он приказал сжечь все бумаги, а заодно и 4 миллиарда советских денежных знаков.
31 июля полковник Кастерин обратился к барону с просьбой освободить его от должности начальника штаба дивизии. Унгерн отпустил его в полк, а вакантную должность предложил полковнику Парыгину. “Идите ко мне начальником штаба”, — сказал барон — “Не думайте, что я бью всех начальников штаба. Вас я бить не буду”. “Да я и не позволю”, — возразил ему Парыгин. Характерным жестом барон вскинул голову и пристально посмотрел на полковника. “Вот вы какой? А я и не знал”. Парыгин решительно отклонил лестное предложение, сославшись на недостаточное образование. На эту должность был назначен Генерального штаба полковник Островский, состоявший до того времени штаб — офицером для поручений при генерале Резухине.
Из урочища Тамчи барон Унгерн вышел утром 1 августа и направился на восток, к г. Новоселенгинску, отстоящему в 30–35 верстах от Гусиноозерского дацана. В семи верстах от города дивизия остановилась. Отсюда барон отправил в город генерала Резухина, с приказанием уничтожить все средства переправы на нашей стороне.
После ухода бригады (3–й и 4–й полки) барон отошел на север, в урочище Ца- ган — Джемган. Вечером того же дня полки возвратились из экспедиции, и дивизия выступила в дальнейший поход на север, по тракту Новоселенгинск — Верхнеудинск. Генерал Резухин доложил, что к моменту подхода его к городу красные батальоны почти полностью эвакуировались на правый берег Селенги. На возвышенностях перед городом его обстреляла с большой дистанции рота красноармейцев. Но рота эта, не приняв боя, поспешно перебралась на девееровский берег в заранее заготовленной барже. Горожане рассказывали, что беглецы из дацана навели накануне столь отчаянную панику, что командир полка счел за благо немедленно ретироваться на противоположный берег реки. Унгерновцы стояли в городе
