нервничали, когда они подъезжали к расположению гаминов. “Дедушка” вернулся в глубоких сумерках, в прекрасном расположении духа. Отряд заночевал в доставленных из обоза палатках тут же на позиции, чтобы с утра начать прием китайского вооружения.
Было совершенно еще темно, когда наш лагерь всколыхнулся по сигналу “тревога”. Некоторое время все недоумевали, почему так лихо заливается труба, так как вокруг царила мертвая тишина. Но вот раздалась команда: “По коням! Садись! Рысью ма — а-рш!”. И отряд пошел по направлению к китайскому лагерю. По рядам пронеслось тревожное: “Гамины убежали”… В китайском лагере царило смятение. Растерянные фигуры метались между палатками и повозками обоза. Убежало около половины китайцев, в частности, вся конница и группа пехотинцев на подводах. Но начальник отряда и большинство старших офицеров не пожелали разделить с ними превратности судьбы. Они сдались барону.
Унгерн одним из первых прискакал в лагерь. Бледный, раздраженный до последней степени и вероломством китайцев, и чахарами, которые позорно проспали врага, он в высоких тонах, пронзительно кричал командиру 5–й сотни 2–го полка, ротмистру Нейману: “Догнать! Рубить без пощады всех стриженых (революционеров) но монархистов (с косами) не трогать”. Сотня поскакала на юго — восток. Вслед за ней через 15 минут тронулся рысью генерал Резухин и 3–й конный полк Янкова. Барон задержался в китайском лагере. Он приказал вызванному на место происшествия 2–му полку принять оружие, пленных сдать тибетскому дивизиону для конвоирования их в Ургу, и следовать за 3–м полком.
Затем грозный барон полетел к чахарам чтобы “вдребезги разнести” их и приказать идти на присоединение к 3–му полку. Не дождавшись чахар, барон с одним офицером и несколькими ординарцами поскакал вдогонку за убежавшими. Верст уже через пять начали попадаться ему на пути отдельные трупы китайцев. Еще несколько верст — и за изгибом дороги открылась пологая долина, усеянная сотнями тел. Здесь оренбургско — забайкальская сотня догнала хвост обоза и, видимо, крепко поработала. Досужая память сохранила несколько характерных картинок. Например: прижавшись как?то боком к колесу брошенной у дороги повозки, китаец силится держать свой разрубленный череп. Впечатление от этого зрелища, вероятно, было усилено тем, что его поднятые к голове руки напоминали жест полнейшей безнадежности…
Барон Унгерн выехал в крайне нервном настроении, о чем свидетельствовали землистый оттенок его лица, свинцовая тяжесть во взгляде, закрученный вверх правый ус и некоторая напряженность в посадке. С того момента, как стали встречаться трупы стриженных гаминов, барон начал успокаиваться. “Не уйдут от меня, догоню”, — вероятно, думалось ему. Когда же взору его представилась падь с несколькими сотнями лежащих на ней тел, “дедушка” прояснился, спокойным жестом поправил усы и перешел на ровную рысь.
Третий конный полк шел рысью два с половиной часа. Первая задержка произошла у перевала через невысокий хребтик, где засел арьергард противника. Через полчаса гамины были сбиты обходным движением одного из наших дивизионов, и преследование продолжалось в прежнем темпе, примерно еще верст пятнадцать. Не остановило ни генерала Резухина, ни шедшую в голове сотню то обстоятельство, что внизу, за перевалом, у края дороги остался труп ее командира, ротмистра Неймана. Убил его притаившийся в канаве гамин, приняв за большого начальника.
Около 14 часов 3 апреля генерал Резухин дал отдых коням, сделавшим не менее 40 верст за утренний переход. Здесь, на привале барон догнал Резухина. “Дедушка” похвалил оренбуржцев и забайкальцев 5–й сотни за их подвижность и хорошую рубку. Генерал Резухин снялся в 16 часов с 3–м полком и пулеметной командой. Барон остался на привале с 5–й сотней, чтобы дождаться подхода 2–го полка и чахарского дивизиона. До поздней ночи 3–й полк продолжал свое преследование, стремясь “сесть на хвост” спешно отступавших гаминов. Остановку для ночлега полк сделал на подъеме через какой?то значительный хребет, у самого перевала. Вероятно, это были горы Улан — Хада, и данный пункт отстоял на 130–140 верст на юго — запад от Урги. Вершина перевала была еще в руках китайцев, но наши посты стояли не дальше, как в 50 саженях ниже перевала.
Ночь выдалась на редкость тяжелая… Мороз доходил, вероятно, до 40°R, потому что мы стояли на высоте не менее 5000 футов над уровнем моря. Кроме того, наш северный склон открыт был для пронизывающего монгольского ветра, и поэтому даже костер не создавал иллюзии тепла. За хребтом Улан — Хада лежит долина реки Толы, и весь следующий день 3–й полк двигался вверх по течению этой реки, вдоль правого берега.
У развалин какого?то древнего города барон вновь догнал нас. На этот раз он приехал на автомобиле. С ним был Жамболон — ван, который привез из Урги свежие новости политического характера. Сообщение Жамболона было, во всяком случае, настолько существенно, что барон счел нужным немедленно повидаться с Резухи- ным для срочного инструктирования. Эта беседа двух старших начальников Азиатской конной дивизии является поворотным моментом, с которого начинается новый этап жизни барона Унгерна. С китайцами кончено. Барон приказал выгнать их в Гоби и, не увлекаясь самому продолжительным преследованием, окончательное уничтожение этой группы поручить чахарам и суровым условиям среды — географической и политической.
Гамины перешли на левый берег реки Толы верстах в 10 выше по течению от места развалин старого города и повернули на юго — восток. Вечером отступающие вошли в пади отрогов хребта Долон — Хара, покрытые густой травой — ветошью, и пустили широкие палы (степные пожары), воспользовавшись тем, что ветерок тянул в нашу сторону. Но наивный расчет гаминов не оправдался. Черная, тысяченогая унгерновская змея безостановочно скользила среди огненных потоков, разлившихся по падям и дохлестнувшихся до вершин, с каждой пройденной верстой сокращая дистанцию между собой и преследуемыми.
Пожар уходил на юг и полыхал за невидимыми горами. Снова глубокая ночь, которая лишь изредка нарушалась выстрелами арьергардных застав, но мы оставляли эту мелочь без внимания. Одно время казалось, что мы потеряли китайцев, слишком уклонившись на юг, после перехода через горы Долон — Хара. Но первобытный инстинкт наших проводников — номадов помог найти верное направление. В 3 часа открылись огни лагеря гаминов, притаившихся в очень укрытой котловине, верстах в трех — четырех ниже перевала через горы Обер — Онгжюль (175–180 верст на юго — запад от Урги). Полк вклинился между лагерем и линией сторожевого охранения противника и остановился в полу — горе, под самым перевалом. Освещенный кострами лагерь представлял в этот момент настолько заманчивый объект для атаки, что командир полка пылал желанием броситься туда с двумя русскими сотнями — “шашки вон, марш — марш”. И лишь случайная утрата связи между генералом и штабом полка помешала атаке. Командиры сотен по собственной инициативе уклонились вправо от лагеря и заняли сопки, грядой отходившие от перевала. Связь между частями порвалась.
На тех сопках стояло китайское охранение. Поднялась стрельба. Китайцы погасили огни и замерли в страхе. Перед рассветом они выслали в падь 400–500 всадников с целью прикрыть дорогу, по которой им нужно было уходить через перевал, и одновременно потянулись в гору, насколько возможно уклоняясь влево от занятых нами сопок. Гамины оставили в лагере пулеметы, два крупповских конно — гор- ных орудия и почти все свое личное имущество. По приблизительному подсчету, ушло через хребет около 2000 всадников.
В 9 часов подошли чахары. Генерал приказал им немедленно выступить вслед за гаминами. Ввиду полной деморализации, достаточно было трех чахарских сотен для окончательной ликвидации всей этой неприятельской группы. Русские офицеры, служившие в чахарском дивизионе, рассказывали впоследствии, что лишь очень немногим отдельным китайским солдатам и офицерам посчастливилось отойти по Гоби дальше трех переходов от перевала через хребет Обер — Онгжюль…
В полдень 5 апреля подтянулся отставший от нас на пол — суток 2–й конный полк. Вечером того же дня бригада генерала Резухина, в составе 2–го и 3–го полков, выступила в поход на северо — запад, по направлению к русской границе. В соответствии с полученной им накануне инструкцией, генерал Резухин должен был вести бригаду в Ван — хурэ (по картам — ставка Дайцин — вана) и из этого близкого к границе центра Северной Монголии начать оказывать непосредственное давление на советское Забайкалье. Трехсотверстный переход до Ван — хурэ бригада сделала в 6 дней.
Дикая гобийская весна вступила в свои права. Может быть, нужно любить эту страну, как любят только свою родину, чтобы восхищаться картиной ранней весны в этой части Монголии. С каждого бугра или перевала через невысокий хребтик открывался неизменно унылый пейзаж: пустая равнина в пять, десять, а
