предупреждены приказом по дивизии о том, что никто не имеет права встречаться взглядом с божественным Богдо. Вместе с Джэбцзундам- ба — хутухтой сидели его любимая жена и перевоплощенец — учитель (тот, который приезжал к барону в Убулун). В продолжении пути Богдо раздавал милостивые благословения.
В кумирне Майдари с утра звучал странный оркестр из морских раковин; оглушительно гремели гигантские трубы, и музыка эта сопровождалась аккомпанементом барабанов всевозможных размеров. По храму носились густые облака ароматических курений. Экипаж Богдо — хагана был встречен многочисленным духовенством, разряженным в парадные облачения. Монахи вынесли Богдо из кареты и, осторожно поддерживая под руки, повели через настежь открытые центральные двери храма. Богдо проследовал до главного алтаря, возле которого стоял приготовленный для него трон.
Церемония коронации длилась полтора часа. Мелодично позвякивали колокольчики, привязанные к позлащенной узорчатой крыше Майдари. Шуршали и хлопали по ветру развешанные повсюду флаги… Внутри же храма мерцали тысячи лампад, на этот раз победивших своими соединенными усилиями таинственный полумрак ламаистской кумирни. Можно было рассмотреть изображения Будд и бодхисатв и художественные редкости: свешивающиеся иконы, покрывала балдахинов, расшитые шелками, длинные хадаки — шарфы и украшения из металла и камней. Непосредственно вслед за возложением короны на Богдо — хагана, состоялось наречение барона Унгерна воплощением бога войны. Богдо возложил на барона какой?то необычайный головной убор, отдаленно напоминавший митру католического епископа. Затем ламы торжественно взяли барона под руки и вывели из кумирни, чтобы показать народу22.
Выход из храма коронованного главы Срединного царства был ознаменован салютом в 21 орудийный выстрел. Прежним порядком Богдо возвратился во дворец, где сразу же начался парадный обед, на котором присутствовали все высшие сановники страны и почетные гости. Барон, конечно, восседал подле Богдо. Генерал Резухин занимал место в соответствии с пожалованным ему званием вана. Сидело за столом несколько старших офицеров, возведенных в наследственное княжеское достоинство. Все участвовавшие в церемонии русские нарядились в монгольские национальные костюмы и нацепили на шапки шарики, согласно звания и чина.
За два дня до коронации Богдо подписал манифест с именным перечислением русских чинов унгерновского отряда, получивших награды за заслуги, оказанные.
Монголии. Барон, как мы помним, сделался первым ханом страны и удостоился почетных отличий (алый с золотым ханский тарлык, желтая курма, поводья и прочее). Генерал Резухин награжден был саном цин — вана (князя 1–й степени) и соответствующими почетными отличиями (тарлык желтый, но курма и поводья зеленые). Есаул Жамболон, который исполнял при бароне то роль старшего пастуха для “мобилизованного” скота, иногда же — высокого советника, а то даже самого генерал — прокурора, имевшего право вето в отношении правительственных постановлений, получил звание цзюнь — вана (князя 2–й степени).
Штаб — офицеры и особо отличившиеся в боях под Ургой обер — офицеры удостоились награждения потомственным княжеским саном. Припоминается, что двое из них возведены были в сан князя 5–го класса, так называемого улсын — тушэ — гуна, большинство же удостоено было звания гуна младшего 6–ш класса (туслагчи — гун). Некоторые г. г. офицеры сделались личными князьями. Остальные же офицеры и многие из вахмистров причислены были к чинам первых восьми монгольских классов.
День коронации отмечен был общим офицерским обедом в гарнизонном собрании. Всадникам интендантство отпустило увеличенный порцион и выдало на каждого по бутылке вина. Через неделю после коронации Богдо — хаган издал манифест о том, что чинам отряда он предоставляет земельные участки по 40 десятин на каждого и дает им право безданно и беспошлинно заниматься любым трудом в пределах Срединного царства. В этом манифесте указывалось, что под будущее поселения отводится 50–верстная полоса, идущая вдоль русской границы. В нем нашла свое выражение идея барона о возрождении нового казачества взамен уничтоженного революцией.
Барон Унгерн вывез из Даурии 36000 золотых рублей. Но это золото быстро утекло из денежного ящика, потому что жалование чинам отряда, их довольствие и все вообще расходы оплачивались этими деньгами, и к началу 1921 г. барон едва ли имел в своем распоряжении больше 60–70 тысяч рублей. К счастью для него, примерно за месяц до взятия Урги одна из застав захватила караван большевистского Центросоюза с грузом серебра в русской монете. С того времени выплата жалования стала производиться в этой валюте. В Урге барон получил значительный денежный приз. Китайское командование успело вывезти из города лишь часть наличности своего банка. Семьдесят верблюдов, завьюченных каждый десятью пудами банковского и билонного русского серебра, брошено было китайцами во дворе банка в Ямыне (700000 рублей по номиналу); да в самом здании банка оставлено несколько пудов золота 500000 китайскими серебряными долларами и банкнотами и около 2000 — американскими долларами.
После взятия Урги барон принял решение экономить свой золотой запас. С того времени золото отпускалось по личным запискам барона (каждую выдачу он заносил в записную книжку), в исключительных случаях. Все же расходы нормального порядка он приказал выплачивать русским серебром. Офицерское жалование определялось должностью, а не чином. Младший офицер получал 25 р., командир сотни 30 р., и командир полка 40 р., нижние же чины — от 5 до 15 р. Расход билонного серебра на жалование составлял 30–35 тысяч рублей в месяц.
Барон Унгерн намечал коренную реорганизацию денежного хозяйства Срединного царства. Для разработки нового финансового законодательства и для проведения в жизнь этой серьезнейшей реформы приглашен был действительный статский советник И. А. Лавров, опытный и способный чиновник Министерства финансов. Из этих любопытных начинаний ничего не вышло, потому что уже в июне 1921 г. определилось, что Монголия потеряна для белых.
После того, как значительная сумма попала в руки красных под Троицкосавс- ком, у барона осталось не очень?то много денег. В момент катастрофы, то есть 19–20 августа 1921 г., в денежном ящике Азиатской конной дивизии имелось лишь несколько тысяч рублей билоном.
Второй, то есть ургинский денежный ящик, поручен был попечению интендантского чиновника Коковина. Когда последний бежал из Урги на автомобиле вместе с бутафорским начальником штаба, помощником присяжного поверенного Ивановским, то захватил с собой весь вверенный ему остаток денежных знаков. Этот груз Коковин и Ивановский благополучно доставили к Буиру (Буир — нур), где стоял небольшой отряд связи барона с Хайларом. Специально организованная комиссия приняла там по акту от Коковина нижеследующие ценности: 3 пуда 37 ф. золота, 4 пуда билонного серебра, 18000 руб. банковским серебром, 2 пуда ямбами и рубленым серебром и 1400 американских долларов. Часть золота роздана была чинам буирнурского отряда, а также и прибывшим из Урги раненым (по 50 р. на человека); 20 фунтов золота взяли себе Коковин и Ивановский, 20 фунтов получил комендант Урги подполковник Сипайлов. Слишком, видно, много было крови на этих деньгах, потому что никому они не пошли в прок…
Правда, Коковин и Ивановский ухитрились провезти деньги во Владивосток, но едва ли смогли их там использовать, потому что оба они остались в Приморье после занятия этого края большевиками в 1922 г. Что же касается Сипайлова, то он спрятал деньги в воде, под берегом, в укромном местечке. Но китайцы, арестовавшие его по обвинению а убийстве китайских и иностранных граждан в Урге, говорят, вынудили под жестокими пытками указать, куда он скрыл свою сумочку с золотом. Равным образом и остальные участники дележа унгерновских денег отказались от них в пользу китайского военного командования. Не исключена возможность, что в окрестностях Урги и по сию пору хранятся некоторые ценности, зарытые Сипайловым и другими членами отряда.
В виде исключения, барон оплачивал в твердой валюте услуги чахар, а также расходы по привлечению на свою сторону сердец монгольских чиновников и духовенства. Унгерн не по средствам щедро оплачивал молитвы буддийских монахов. Как правило, он выдавал от 2 до 8 тысяч рублей на монастырь, но в каком?то одном исключительном случае взнос с той же краткой пометкой “на молитвы” равнялся 200000 рублей (по свидетельству бывшего начальника штаба полковника К — на).
В своих тратах на монастыри барон преследовал политическую цель. Он лично знал, что в этой стране монашество имеет исключительное влияние на политику и что путь к сердцам кочевников шел через карманы многочисленного духовенства, которое в то время (1921 г.) в глазах простого народа сохраняло еще непререкаемый авторитет. Вероятно, неплохо было бы сделать какую?то ставку и на самих кочевников, помимо ухаживания за монахами и чиновниками, но у нашего диктатора не было для этого достаточно досуга
