На третью весну чернота от головы и шеи быстро опускается до самой вершины грудного клина, отчего белые вкрапления становятся ярче. В различных местах начинают выступать бронзовые пятна. Ноги, имевшие темно-желтый цвет, приобретают интенсивный оранжевый оттенок, а клюв становится бледно- синим. К этому времени достигается половое созревание, хотя самки должны еще раз перелинять и приобрести последний наряд — блестящие верхние перья и чистый белый воротник у горла.

Изменения у особей мужского пола менее замечательны: вначале их оперение равномерно окрашено, аналогично верхнему оперению молодых самок; детали наряда скромны и не бросаются в глаза. Коричневый цвет переходит в черный; желтые, пурпурные и бронзовые пятна становятся отчетливее, выделяясь по бокам головы, на шее, а у взрослых птиц — также на крыльях и хвосте. На третьем году жизни у них происходит спаривание.

Однако пора перейти к описанию образа жизни этих интересных птиц.

Большой фрегат скоростью полета превосходит, по-видимому, всех других птиц. Когда он обходит стремительных крачек, чаек и поморников, то создается впечатление, что это не требует от него ни малейших усилий. Ястреб, кречет или же сокол-сапсан, которые, мне кажется, являются наиболее быстрыми из птиц этого семейства, мобилизуют все возможности, когда охотятся за зеленокрылой уткой-мандаринкой или почтовым голубем, и погоня обычно растягивается на полмили, прежде чем они настигают добычу. Но фрегат обрушивается на жертву с быстротой молнии; издалека он зорко следит, как охотящаяся птица выхватывает рыбу, маневрируя, стремительно сближается с ней, отрезает пути к бегству и, угрожающе открыв загнутый клюв, вынуждает ее выпустить добычу, которую тут же подхватывает. Смотрите: там, внизу среди волн, прыгает сверкающий дельфин, преследующий стаю летучих рыб и подстерегающий момент, чтобы схватить рыбу, когда она падает в воду. Фрегат замечает его; сложив крылья, он падает вниз и тотчас взмывает с несчастной рыбой, зажатой в клюве. А вот, планируя над морем, он замечает другого дельфина — морскую свинью, в пылу охоты устремляется к ней и на ходу выхватывает кефаль, которая уже радовалась, что ускользнула от своего страшного врага. Но рыба слишком велика для фрегата; он поднимается, пожевывая ее, и, кажется, хочет укрыться в облаках. Однако трое таких же мародеров выслеживают его и подлетают поближе, чтобы разделить удачу. Их крылья широко развернуты, они следуют за ним, описывая широкие круги, спокойные и уверенные в себе. Они окружают и бьют крыльями того, кто держит добычу. Ага! Один из них овладел ею… Но нет, рыба упущена и, крутясь, падает вниз; вот ее подхватил другой, и вся шайка несется за ним… затем следующий, пока наконец переходящая из клюва в клюв несчастная мертвая рыба не падает в воду, исчезая на этот раз окончательно. Жестокое разочарование для голодных желудков, зато какая веселая забава!

Сцены, подобные этой, вас ожидают каждый день, если вы посетите Ки на Флориде; я приведу не менее интересные впечатления. Отдыхая как-то на прохладной веранде доктора Класселя в Ки-Уэст, я заметил фрегата, заставившего крачку, попавшую в его поле зрения, выпустить рыбу, которую этот грабитель без труда подхватил на лету. Рыба, длиной около восьми дюймов, была великовата для крачки. Фрегат взмыл, держа ее поперек, затем выпустил и подхватил снова, но за хвост, выпустил вторично и тут же, едва добыча пролетела метра два, опять подхватил ее, и опять за хвост (по-видимому, центр тяжести рыбы располагался у головы). Выпустив рыбу в третий раз, фрегат наконец поймал ее за голову и проглотил.

В ранний час, когда начинает оживать природа и певчие птицы, еще молчаливые, ожидают первых лучей солнца, чтобы воздать ему звучную хвалу, фрегат раскрывает крылья и покидает место своего ночного уединения. Он скользит плавно, без усилия, повернув голову назад, как бы разминаясь перед тем, как придать полету обычную скорость. Он выходит на море, поднимается все выше и задолго до появления всех других морских птиц, как вспыхнувшая утренняя звезда, сверкает над пучиной. Как ясна небесная лазурь, каким интенсивным зеленым цветом окрасилось недвижное море! Все обещает великолепный день, и взмахи крыльев поднимают фрегата туда, куда не может проникнуть слабое человеческое зрение, лишь наше воображение следует за ним… Но вот он показался вновь: сложив крылья, медленно падает в море, на мгновение зависает, стремительно падает и зависает вновь. Уже трижды он выходил к поверхности моря. Наконец сильно и резко он ударяет по воде крылами — как рыцарь, взмахнувший победоносным блистающим мечом… все в порядке! — и, оставив за собой две расходящиеся волны, отправляется на поиски добычи.

Солнце уже прошло половину пути, и облака угрожающе затягивают горизонт; ветер, пока не ощущавшийся, уже будит волны; над морской бездной густеет туман; мрачнеет небо; порывистый ветер срывает морскую пену, и его завыванию вторят отдаленные раскаты грома. Природа облачается в мрачные покровы, и все живое смущено ее настроением. Лишь фрегат держится независимо и не отступает перед штормом. Балансируя среди порывов ветра, он продолжает выслеживать добычу. Но буря удваивает ярость, и фрегат начинает уходить косо вверх: мощными взмахами он пересекает слой атмосферы, охваченный непогодой, входит в спокойную среду и, укрывшись там, пережидает, пока взбудораженный мир внизу успокоится…

Я часто видел фрегатов, скребущих в полете голову лапами. Именно так вел себя тот, который, пролетая надо мной и заметив наведенное на него ружье, ринулся вниз, как они это обычно делают в таких случаях, и упал после выстрела к моим ногам. Меня давно интересовало назначение роговых наростов на когтях фрегата в виде гребней, и я поспешил подобрать его. Рассматривая эти хищные лапы, я обнаружил, что зубчатая поверхность когтей усеяна насекомыми; они были у него и на голове, главным образом вокруг ушных отверстий. Я обратил внимание также на то, что когти фрегата, длинные и уплощенные, чем-то напоминают зубцы гребня в большей мере, чем каких-либо известных мне птиц; такое строение когтей помогает ему очищать кожу и перья от паразитов в тех местах, которые нельзя достать клювом.

Иногда фрегаты гоняются и толкают друг друга, как бы дурачась, после чего, построившись в колонну, летят, часто взмахивая крыльями, пока не исчезают из вида. Но насколько их полет является непревзойденным по красоте и стремительности, настолько же трудно им перемещаться по земле. Тем не менее они могут взлетать с песчаного берега, каким бы ровным и низким он ни был. В этом случае они отталкиваются, как и от воды, что происходит, однако, редко. Фрегат вздымает крылья, расправляет хвост, и ударив хвостом оземь, подпрыгивает и взлетает. Лапы, кроме того, служат ему для поддержки тела, когда он опускается на ветку дерева. На ветке он удерживается с трудом, хотя и может перемещаться по ней подобно попугаю. Фрегаты никогда не ныряют. Клюв по форме напоминает клюв водореза, который тоже не ныряет за рыбой, а погружает клюв в полете в воду. Это, впрочем, относится и к змеешейкам, и ко многим другим птицам.

Когда фрегат хочет схватить мертвую рыбу, краба, либо что-нибудь иное, плавающее на поверхности и дразнящее его аппетит, он снижается и, изогнувшись подобно чайке и высоко задрав крылья, безостановочно хлопает ими, пока не схватит клювом добычу, и сразу же, взмывая, пожирает ее.

Фрегат хорошо видит в темноте, но выходит к морю только днем. Неоднократно в различное время я проходил на лодке вдоль островов, покрытых мангиферами, где обитали сотни птиц, погрузившихся в глубокий сон. Но стоило выстрелить, как они тотчас взлетали, проявляя такую же энергию, как и днем, и возвращались в гнезда, когда моя лодка удалялась. Они нисколько не сердились и, кажется, даже не пугались ружья. Они обычно не уходят от выстрелов и серьезно пугаются, лишь когда начинают их широко истреблять. Заполучение их осложняется главным образом тем, что с деревьев они поднимаются на значительную высоту. Но наши ружья превосходны, и Длинный Том — лучшее из них. Во время одной такой охоты, когда они планировали над нами около получаса, мы убили около тридцати штук. Падая, они вращались, и их распластанные огромные крылья издавали звук, напоминающий хлопанье парусов о мачту в спокойную погоду. Чувствуя приближение смерти и даже будучи легко ранеными, они отрыгивают пищу подобно грифам, чайкам и некоторым крачкам. Упав, они продолжают извергать содержимое желудков, издающее порой непереносимую вонь. Если фрегат даже едва задет выстрелом, его можно касаться рукой и он не выкажет желания защищаться, а будет лишь биться о землю, пока его не прикончат. Не следует тем не менее совать ему пальцы в клюв, если вы хотите сохранить их.

Фрегаты мрачны и молчаливы. Единственный испускаемый ими крик напоминает карканье. Они пожирают птенцов бурых пеликанов, когда те еще совсем маленькие, и не щадят гнезда других птиц, доступные их набегам, когда родители птенцов отсутствуют. Они пожирают и собственный выводок, как не поступает даже еще более прожорливый лунь! Что касается представления о том, будто бы фрегаты заставляют пеликанов и олушей отрыгивать свою добычу, то я смею утверждать, что оно ошибочно.