коленоп­реклоненную женщину — Россию. Помещенные на втором уровне шесть групп представляли разные стадии становления российской мо­нархии. В нижнем ярусе располагались 109 персонажей, в частности и простого звания, положивших жизнь на создание великой России. Тысячелетняя история России мыслилась как тысячелетняя история монархии.

Памятник себе

Почетное место в среднем ярусе монумента занимала сцена призвания славянами на княжение варяга Рюрика. К юбилею этого события, собственно, и было приурочено торжество, ибо с актом «добровольно­го призвания» связывалось установление на Руси монархического на­чала и даже появление государственности вообще. Уже Василий Ни­китич Татищев — первый российский историк — изображал древнеру­сских князей самовластными государями, а политическую систему Древней Руси как монархию. Идея эта закрепилась в российском об­щественном сознании с появлением в 1816 г. «Истории государства Российского» Николая Михайловича Карамзина, ставшей для россиян своеобразным «открытием» собственной истории. Прекрасный язык, глубокое знание источников, яркие образы героев — все это сделало труд Карамзина основой исторических знаний многих поколений.

«Начало Российской Истории представляет нам удивитель­ный и едва ли не беспримерный в летописях случай. Славяне добровольно уничтожают свое древнее правление и требуют Государей от Варягов, которые были их неприятелями. Везде, меч сильных или хитрость честолюбивых вводили Самовластие (ибо народы хотели законов, но боялись неволи): в России оно утвердилось с общего согласия граждан: так повествует наш Летописец — и рассеянные племена Славянские основали Государство, которое граничит ныне с древнею Дакиею и с землями Северной Америки, с Швециею и с Китаем, соединяя в пределах своих три части мира. Великие народы, подобно великим мужам, имеют свое младенчество и не должны его стыдиться: отечество наше, слабое, разделенное на малые области до 862 года, по летосчислению Нестора, обязано ве­личием своим счастливому введению Монархической власти» (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. I: Гл. 4).

В трудах историка Михаила Петровича Погодина (сына крепостно­го, отпущенного на волю, получившего возможность учиться в Московс­ком университете и впоследствии ставшего его профессором и главой кафедры русской истории) добровольное призвание было истолковано в духе этой доктрины, но со значительным антизападническим заострени­ем в соответствии со знаменитой триадой министра народного просве­щения графа С.С. Уварова «Православие, самодержавие, народность». Сама формула Уварова была создана как своего рода полемический от­вет на знаменитый лозунг Великой французской революции «Свобода, равенство, братство»: вместо свободы Уваров предлагал православие как подлинную свободу (не в человеческом, а в божественном смысле), ра­венству противопоставлял самодержавие, а вместо космополитического братства выдвигал народность, т. е. национальную идею.

Противопоставление России Западу особенно усердно насажда­лось в эпоху Николая I. Перо Михаила Погодина было отзывчиво на пожелания начальства, и он писал, что в Западной Европе государства возникали в результате завоевания (например, галлов франками, бриттов норманнами), а на Руси — добровольного призвания варягов новгородцами. Поэтому русская история бесконфликтна и проникнута «народностью» (т. е. идеей единства русского народа и единения его с царем), а западная началась с порабощения и движется социальной борьбой и т. д.

Впоследствие представление об исконном существовании монар­хии на Руси было усвоено и «государственной школой» историков и марксистской историографией. Так, М.Н. Покровский считал воз­ можным говорить о «варяжском абсолютизме» в Древней Руси. Да и в наши дни, открыв любой школьный учебник, мы непременно обна­ружим в начале главки сакраментальную формулу: «Во главе Руси стояли великие киевские князья, которые были полноправными пра­вителями страны», позднее переходящую в тезис о Киевской Руси как о «раннефеодальной монархии». А популярный политик запросто мо­жет заявить с экрана телевизора, что гражданское общество в России невозможно, ибо ее «естественный путь» — самодержавие.

Между тем при обращении к первоисточникам уже в эпизоде с призванием варягов обнаруживается устройство власти, весьма дале­кое от самодержавной монархии.

Древнейший летописный свод «Повесть временных лет» под 862 годом сообщает, что несколько племен, населявших севе­ро-запад современной России, — ильменские словене, кривичи и чудь, платившие дань варягам, — возмутились, «изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усо­ бица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: 'Пои­щем себе князя, который бы владел нами и судил по праву '. И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: 'Земля наша велика и обильна, а по­рядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами'. И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».

Распространенная в XVIII—XIX вв. трактовка варяжского приз­вания как момента образования государства давно оставлена наукой. В момент же своего появления она была вполне основательной науч­ ной гипотезой, поскольку считалось, что феодальные отношения воз­никают только в результате завоевания, когда иноплеменные победители «надстраиваются» в качестве высшего сословия над под­ властными и порабощаемыми племенами. Поскольку по крайней ме­ре с XII столетия на Руси несомненно обнаруживались элементы со­циальной (экономической и политической) конструкции близкой к феодальной, то естественно было историкам искать и завоевателя. Варяги вполне подходили на эту роль. Когда к концу XIX в. выясни­лось, что феодальные отношения могут возникать без всякого завое­вания, гипотеза потеряла основание и из научной литературы переко­чевала в пропагандистские брошюры, изготавливавшиеся как в Рос­сии, так и в Европе для моральной подготовки подданных к войне (от Семилетней в XVIII в. до холодной — в XX в.).

Впрочем, просто при внимательном чтении летописного известия становится очевидным, что призвать кого-либо, хотя бы и варяга, для исполнения общественных функций можно только в том случае, если сами эти функции уже существуют, когда есть кому и куда призывать. В известии о призвании Рюрика мы несомненно обнаруживаем три важнейших элемента политической конструкции Древней Руси в их взаимодействии. На первом плане выступает здесь собрание предста­вителей племен, прообраз земской власти, известной нам по более поздним источникам как «вече». Вторую силу представляет призывае­мый «володеть и судить» князь. Князь приходит не один, он является в окружении соратников, пособляющих ему исполнять княжескую должность. Мифические братья Рюрика, бесследно исчезающие сразу после прибытия, по всей видимости, — плод недоразумения. Скорее всего, летописец, читая скандинавский источник, принял описание традиционного окружения варяжского предводителя — конунга — за имена его братьев: Синеус возник из «апе Ьиз» («свой род»), а Трувор из «Шга уаппд» («верная дружина»). Вооруженный отряд князя, его интернациональная дружина, составляет третий необходимый элемент древнерусской политической конструкции. Эти три силы нахо­дятся в сложном взаимодействии, которым и определяется все своеоб­разие нашей политической истории древнейшего периода.

В 1862 г. самодержавная империя увековечила в бронзе тот образ истории, который ее наилучшим образом устраивал. Выбор, сделан­ный нашими более отдаленными предками в 862 г., имел совершенно другой смысл. Во всяком случае, у современных историков есть вес­кие основания полагать, что если бы жителям Древней Руси довелось участвовать в открытии микешинского монумента, они пришли бы в недоумение, а разобравшись что к чему, потребовали бы поменять ярусы местами.

Земля наша велика и обильна

Историки много спорили и будут спорить впредь относительно реаль­ных событий, отразившихся в легенде о призвании варягов, произ­вольно и, по всей видимости, неточно отнесенных летописцем к 862 г. Идиллическая картина «добровольного призвания» во всяком случае не соответствует действительности. Скорее всего, тогда речь шла о призвании варяжского конунга с дружиной не на княжение, а для по­мощи в войне. Позднее варяги совершили «государственный перево­рот», сопровождавшийся избиением словенских предводителей и зна­ти, смутные воспоминания о котором сохранились в поздней Никоно­вской летописи (XVI в.). Под 864 годом там повествуется о том, как «оскорбились новгородцы, говоря: каково быть нам рабами, прини­мая столько зла от Рюрика и его родичей! В том же году убил Рюрик Вадима Храброго, и