Ход войны. Около трети осадного корпуса, вся артиллерия и десятков восемь начальных людей, в том числе десять генералов, были потеряны. Шведский 18-летний мальчик выражал полное удовольствие, что так легко выручил Нарву, неприятельскую армию разбил и весь генералитет в полон взял. Через 8 месяцев он таким же неожиданным нападением выручил и Ригу, наголову разбив (на Западной Двине) собиравшиеся осаждать ее саксонские и русские войска. Но и Петр не унывал от неудач — по стойкости ли духа или по слабости чувства ответственности, — тотчас принялся укрепляться, пополнять войска усиленной вербовкой, конфисковал четвертую часть всех церковных и монастырских колоколов, чтобы отлить новую артиллерию. Правда, Карл XII ему помогал, как умел, гоняясь за Августом II по польским городам и лесам и оставив на русской границе слабые отряды. Началось прерывистое взаимное кровососание, длившееся 7 лет. Пользуясь таким досугом, Петр сформировал расстроенную армию и мелкими стычками, набегами, осадами, штурмами слабых пограничных крепостей подготовлял ее к крупным делам. Жертв не жалели, на положение народа не обращали внимания, играли напропалую и ставили на карту последние средства, обещали союзнику субсидию, не зная, чем ее уплатить. Ход внешней борьбы затруднялся еще борьбой внутренней, возникавшей в связи с ней же.

Летом 1705 г. вспыхнул астраханский бунт, дальний отзвук стрелецких мятежей, отвлекший с театра войны целую дивизию. Не успели погасить его, как Карл XII, прохлаждавшийся под Варшавой, в январе 1706 г. вдруг явился под Гродной, переморозив в быстром походе тысячи три из своего 24-тысячного корпуса, и перерезал сообщения сосредоточенных здесь главных сил Петра, числом свыше 35 тысяч. Это было еще более озорное движение Карла, чем под Нарву в 1700 г. На юго-восток от Гродны, в Слониме, Мире, Несвиже зимовало много казаков, да Петр спешно мог привести в Минск 12 тысяч регулярного войска. Но и на русской стороне еще не прошел нарвский озноб 1700 г. Петр был страшно смущен, «в адской горести» обретался, велел наскоро укрепить границу длинной засекой от Смоленска до Пскова. Вызвав с Волыни самого гетмана Мазепу с казаками, располагая силами втрое больше Карла, Петр думал только о спасении своей гродненской армии и сам составил превосходно обдуманный во всех подробностях план отступления, приказав взять с собой «зело мало, а по нужде хотя и все бросить». В марте, в самый ледоход, когда шведы не могли перейти Неман в погоню за отступавшими, русское войско, спустив в реку до ста пушек с зарядами, мимо Бреста через Волынь «с великою нуждою и трудом», но благополучно отошло к Киеву, обогнув юго-западную окраину непроходимого Полесья. В 1708 г., когда Карл, разделавшись с Августом, стал один на один с Петром, повел из Гродны свою прекрасно устроенную 44-тысячную армию прямо на Москву, а 30 тысяч готовы были идти к нему на помощь из Лифляндии и Финляндии, у Петра в тылу запылал бунт башкирский, охвативший Заволжье казанское и уфимское, а вслед за ним на Дону бунт булавинский, вызванный сыском беглых и распространившийся до Тамбова и Азова. Эти мятежи страшно смутили Петра, вынудили его разделить свои силы, заставили, следя за врагом на западе, оглядываться назад, дали ему почувствовать, сколько народной злобы накопил он у себя за спиной. Он, к тому же больной, обессилевший «от лекарства, как младенец», по его собственному признанию, принимал против этих народных вспышек всякие меры, хотел бросить свою западную армию и ехать на Дон, обещал прощение мятежникам и в то же время предписывал колеса и колья, чтобы «себя от таких оглядок вольными в сей войне сочинить». Но и Карл оставался верен своему правилу — выручать Петра в трудные минуты: это были два врага, влюбленные друг в друга. Когда король, пройдя литовские болота, в июле 1708 г. занял Могилев, Петру предстояло не допустить, чтобы Карл, истративший без толку весь 1707 год, соединился со своим генералом Левенгауптом, везшим из Ливонии военные припасы и продовольствие Карлу, которому было нечего есть и нечем стрелять. Соединившись с Левенгауптом, Карл был бы непобедим. Но направлявшийся к Смоленску король круто повернул на юг в хлебообильную Малороссию, где его ждал бесполезный предатель Петра гетман Мазепа, и головой выдал Петру Левенгаупта, который 28 сентября был разбит при деревне Лесной на Соже 14 тысячами русских и потерял две трети своей 16- тысячной дивизии со всем, что вез королю, в том числе и шведскую непобедимую самоуверенность.

Полтавская победа на Ворскле была одержана под Лесной на Соже: после сам Петр признавал Лесную матерью Полтавской баталии, случившейся ровно девять месяцев спустя. Стыдно было проиграть Полтаву после Лесной. Я не берусь судить о стратегическом достоинстве того крутого поворота, каким был поход Карла от Могилева на юго-восток к Полтаве. Тогда толковали, что Украина манила к себе Карла обилием продовольствия, недостатком укреплений, близостью к Крыму и Польше, надеждой найти в казаках сильное подкрепление и с их помощью безопасно пробраться к Москве, куда он не решался пробиться сквозь царские войска через Смоленск. Трудно сказать, предчувствовал ли он на целое столетие вперед роковой путь Наполеона. Во всяком случае, под Полтавой девятилетний камень свалился с плеч Петра: русское войско, им созданное, уничтожило шведскую армию, т. е. 30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда 27-летний скандинавский бродяга. Петр праздновал Полтаву, как великодушный победитель, усадил за свой обеденный стол пленных шведских генералов, пил за их здоровье, как своих учителей, на радостях позабыл преследовать остатки разгромленной армии, был в восторге от гремевшего красным звоном панегирика, какой в виде проповеди произнес ему в киевском Софийском соборе префект духовной академии Феофан Прокопович. Но победа 27 июня не достигла своей