Податная ответственность за крепостных. Писцовая приписка со ссудной записью как юридические средства потомственного укрепления крестьянина, ссуда как экономическая основа господского права на крестьянские животы, на инвентарь крестьянина и барское тягло за земельный надел как источник права дискреционного распоряжения трудом крепостного[45] — вот три узла, которые затянулись в мертвую петлю, называвшуюся крестьянской крепостью. Затягивая ее, законодательство руководилось не чувством справедливости, даже не расчетом общей пользы, а соображением возможности, создавало не право, а только временное положение. Такой взгляд держался еще при Петре Великом и решительно выражен крестьянином Посошковым в его книге О скудости и богатстве, где он пишет, что помещики владеют крестьянами временно, «а царю они вековые». Стало быть, на крепостное крестьянство смотрели как на поместные земли: это — государственное достояние, уступленное на время частным лицам и учреждениям. Но как могло правительство даже временно так доверчиво подчинить частному интересу труд огромной массы населения, которым питалось государство? Здесь недальнозоркое правительство опиралось на наличное положение дел, созданное частью законодательством, частью фактическими отношениями прежнего времени. Издавна многие землевладельцы получали право судить своих крестьян во всех делах, кроме важнейших уголовных — душегубства, разбоя и татьбы с поличным. Мы видели также, что уже в XVI в. землевладелец становился посредником между своими крестьянами и казной в делах о казенных платежах и иногда платил подати за них.

В XVII в. отдельные местные явления стали обычными общими отношениями. С переписи 1620-х годов к судебной власти владельца присоединился еще полицейский надзор за крестьянами, которые за ним были записаны. С другой стороны, хозяйственный быт владельческих крестьян посредством ссуд, льгот, изделий и оброков так перепутался с барским хозяйством, что здесь обеим сторонам стало трудно разграничиться. В столкновениях владельческих крестьян со сторонними людьми, особенно в поземельных спорах, землевладелец, естественно, становился впереди своих крестьян, как собственник спорного предмета. Уложение только отмечает как общий, давний и привычный факт своего времени, что «за крестьян своих ищут и отвечают они же, дворяне и дети боярские, во всяких делех, кроме татьбы и разбоя и поличного и смертных убийств»; значит, землевладельцы представляли своих крестьян в тех судных делах с посторонними, в которых сами судили своих крестьян. Вотчинный суд, полицейский надзор и ходатайство по делам своих крестьян были судебно-административные отправления, в которых землевладелец заменял правительственного чиновника, и имели значение скорее обязанностей, чем прав.

К этим трем функциям, восполнявшим недостаток правительственных орудий, прибавилась четвертая, направленная к обеспечению казенного интереса. Крестьянская крепость была допущена под условием, чтобы тяглый крестьянин, став крепостным, не переставал быть тяглым и способным к государственному тяглу. Крестьянин тянул это тягло со своего тяглого участка за право земледельческого труда. Как скоро крестьянский труд был отдан в распоряжение владельца, на последнего переходила обязанность поддерживать его тяглоспособность и отвечать за его податную исправность. Это делало землевладельца даровым инспектором крепостного труда и ответственным сборщиком казенных податей со своих крестьян, а эти подати превращало для крестьян в одну из статей барского тягла, как крестьянское хозяйство, с которого шли эти подати, входило в состав барского имущества. За беглых крестьян владелец платил подати до новой переписи. Уложение признает уже установившимся порядком правило «имати за крестьян государевы всякие поборы с вотчинников и помещиков», а за держание беглых назначает одно общее взыскание с приемщика как за государевы подати, так и за вотчинниковы помещичьи доходы «по десяти рублев на год».

Господа и крепостные. Самым едким элементом сословного взаимоотчуждения было крепостное право, составившееся из холопьей и крестьянской неволи. Нравственное действие этого права было шире юридического. Оно глубоко понизило уровень нашей гражданственности, и без того очень невысокий. Все классы общества в большей или меньшей степени, прямо или косвенно участвовали в крепостном грехе по тем или другим крепостям: привилегированные «белые» чины, светские и духовные, — по ссудным записям на крестьян, по служилым кабалам и другим актам на холопов, рядовые люди и даже боярские холопы — по жилым записям на урочные лета. Но особенно зловредно сказывалось это право на общественном положении и политическом воспитании землевладельческих классов. Допущенное законом и поддерживаемое полицейской силой, крепостное право делало самих душевладельцев холопами наличной власти, расположенной к такой поддержке, и врагами всякой власти иного направления. Вместе с тем наиболее энергичным, жизненным интересом землевладельческой среды становилась мелочная сутяжная борьба господ с крепостными и друг с другом из-за крепостных; постепенно перерождаясь в глубокую социальную разладицу, эта борьба надолго задержала правильный рост народных сил, и по ее вине землевладельческое дворянство, как руководящий класс, дало извращенное, уродливое направление всей русской культуре. Такое действие крепостного права уже в XVII в. обнаруживалось яркими чертами. Холопий приказ заваливался господскими явками о людских и крестьянских побегах и сносах, об их подговорах и похвальбах подметом, поклепом, поджогом, смертным убийством и всякими недобрыми делами. Явка была необходима, чтобы не отвечать за беглеца, если он в бегах начнет красть и разбивать.