литературе. И к старому житию продолжали делать пристройки. Посылка в чужую землю за жизнеописанием отечественных святых всего лучше объясняет, почему с таким же поручением обратились к Максиму Греку. Спиридон оставил исправленный им труд Досифея без предисловия. Составляя это предисловие по поручению какого-то «честнаго отца», Максим замечает, что начал «еже ко древнему и новая прикладывати». В житии соловецких чудотворцев в 1548 г. при игумене Филиппе к прежним чудесам прибавлен был ряд новых. Вероятно, оба труда были составлены если не одним автором, то по одному поводу.
Вместе с размножением пустынных монастырей на северо-восточной окраине Руси в первой половине XVI в. усилилась здесь и агиобиографическая производительность. Некоторые древние списки жития Димитрия Прилуцкаго представляют другую, вообще более краткую редакцию в сравнении с текстом его в Макарьевских минеях. В этой редакции есть признаки, которые приводят к предположению, что это – первоначальный текст жития, написаннаго игуменом Макарием около половины XV в. и переделаннаго впоследствии. Встречаем в ней выражения, указывающия на перваго биографа и опущенныя в позднейшей переделке. Ряд чудес в ней прерывается разсказом о Димитрие Шемяке, а в редакции Макарьевских миней продолжается пятью новыми чудесами, и в одном из них разсказано о построении третьей соборной церкви в монастыре. Это, по всей вероятности, церковь, построенная, как гласит сохранившаяся надпись, в 1542 г. Эта позднейшая распространенная и дополненная редакция жития с похвалой святому обыкновенно сопровождается в рукописях особым длинным похвальным словом, составляющим третью редакцию жития. Биографическия известия в нем выписаны из сочинения игумена Макария, а предисловие из Пахомиева жития Сергия. Обе переделки древней биографии составлены, по-видимому, в конце первой половины XVI в. и дают мало новаго. К тому же времени относится житие князя-инока Игнатия, погребеннаго в Прилуцком монастыре. Биограф, монах этого монастыря Логгин, в краткой повести, чуждой реторических украшений, сообщил немногия сведения о князе и чудесах его по смерти до половины XVI в.
На время появления жития Павла Обнорскаго бросает свет состав его в разных списках. В древнейших оно оканчивается разсказом о преемнике Павла, игумене Алексее. В других к житию прибавлено отдельное «сказание» о 19 посмертных чудесах святаго. Наконец, в третьей группе списков к этим чудесам присоединен ряд новых, начинающихся повестью о разорении монастыря казанскими Татарами в 1538 г.; между этими чудесами помещен разсказ о построении новаго храма в монастыре в 1546 г. В рукописях это житие начинает появляться не раньше 2-й четверти XVI в. Из всего этого можно только заключить, что оно составлено незадолго до 1538 г. и вскоре было дополнено новыми статьями. Отделенный столетием от святаго, биограф успел еще воспользоваться не только разсказами многолетних старцев, но и «списаниями яже от древних, видевших святаго». Около половины XVI в. была уже составлена краткая редакция жития Павла. У ней были, по-видимому, и другие источники, кроме пространной биографии: о странствованиях Павла по монастырям и пустыням и о создании им обители на Обноре она сообщает любопытныя известия, которых нет в последней.
Сравнивая конец жития Ферапонта с началом жития Мартиниана, легко заметить, что обе биографии белозерских подвижников написаны одной рукой и составляют одно целое. Первая, разсказав о переходе Ферапонта из основаннаго им Белозерскаго монастыря в Можайск, прерывается замечанием, что он и здесь не переставал молиться о покинутой им обители; в самом начале второй читаем, что Бог услышал молитвы Ферапонта и послал обители на место его Мартиниана; в житии последняго описана и кончина Ферапонта и обоим приносится общая похвала. Выражения жития о Ферапонтовом Белозерском монастыре не оставляют сомнения, что биограф здешний инок. В некоторых списках жития Мартиниана известие о кончине его сопровождается любопытным разсказом о канонизации обоих белозерских подвижников, дополняющим сведения о московском соборе 1549 г. Объясняя, почему нет имен Ферапонта и Мартиниана в грамоте митрополита Макария 1547 г. о новых чудотворцах, автор разсказа говорит, что после собора 1547 г. игумен Ферапонтова монастыря привез в Москву жития обоих святых и отдал митрополиту, который на втором соборе велел прочитать «книги тыя, жития святых и чудеса» и установил праздновать память Ферапонта и Мартиниана. Разсказ имеет вид вставки, и его нет в древнейших списках жития. Он дает право предположить, что оба жития были вызваны обысками о местных чудотворцах, произведенными по распоряжению собора 1547 г. Согласно с этим биограф не раз намекает, что пишет по распоряжению высшей власти, «а не сам сия изволих». Описывая чудеса, следовавшия за открытием мощей Мартиниана в 1514 г., он не выставляет себя очевидцем, но ссылается на разсказы других. В обоих житиях он пользовался Пахомиевой биографией Кирилла, выписал из нея буквально известие о Мартиниане, читал грамоты и устав Ферапонтова монастыря, в разсказе о борьбе великаго князя Василия с Шемякой ссылается на «книгу летописания русския земли» и, кроме этих письменных источников, имел изустные разсказы древних старцев, но нигде не упомянул о существовании старых биографий Ферапонта и Мартиниана, до него написанных.
В житии Филиппа Ирапскаго, составленном в конце XVII в., есть известие, что святой разсказал свою жизнь каменскому старцу Герману, долго жившему с ним на Ирапе, и Герман, похоронив Филиппа, записал слышанное от него себе на память. Находим список другой биографии, к которой редакция XVII в. относится как сокращенная переделка и автором которой назван Герман. По слогу и некоторым местам этой биографии можно заметить подновление и вставки, сделанныя позднейшей рукой; но безыскусственность разсказа, в котором Герман выражается о себе в первом лице, и обилие мелких подробностей заставляют думать, что основа этой любопытной биографии принадлежит перу Германа, писавшаго вскоре по смерти Филиппа, в конце первой половины XVI в.
Житие кн. Иоасафа Каменскаго относят к первой половине XVI в. Оно могло появиться не раньше 1547 г., приложенныя к жизнеописанию предисловие и похвальное слово буквально выписаны из Василиевой биографии Евфросина. Поэтому трудно извлечь из этого жития что-нибудь определенное об авторе. По его словам, прежде жития он написал канон святому, тропарь и кондак. Эта скудная фактами, хотя многословная биография почти ничего не прибавляет новаго к известиям Паисия Ярославова о князе, и сам биограф дает понять, что не мог найти других источников. Посмертныя чудеса внушают подозрение:, по крайней мере, одно из них, исцеление кн. Романа, племянника кн. Иосифа Дорогобужскаго, выписано из жития кн. Феодора Ярославскаго.
Составитель жития Авраамия Чухломскаго, называя себя иноком Протасием, говорит, что он прожил 3 г., «содержа жезло паствы», в Успенском монастыре около Галича, первом из 4 монастырей, основанных Авраамием; в другом месте он прибавляет, что был и в Покровской обители около Чухломы, где похоронен Авраамий, и видел чудеса от гроба его. Сохранилась грамота Покровскаго Чухломскаго монастыря, подтвержденная царем в 1551 г. при игумене этой обители Протасие. Этим определяется приблизительно время составления жития. На изложении последняго заметно влияние жития Павла Обнорскаго: это оправдывает предположение, что биограф Авраамия – тот игумен Павлова монастыря Протасий, при котором в 1546 г. найден в земле гроб обнорскаго пустынника и который потом перешел в Авраамиев монастырь; в таком случае он же еще до игуменства в Павловом монастыре составил записки о Сергие Нуромском, послужившия потом Ионе материалом для биографии Сергия и теперь, по-видимому, исчезнувшия. В житии Авраамия Протасий пишет, что, видя чудеса от мощей святаго, он спросил старцев той обители, есть ли какия записки о жизни святаго, и иноки принесли ему «мало нечто написано о житии преп. Авраамия, ветхо и издранно, аз же едва прочтох и известно уверихся о житии преподобнаго». Эти записки, очевидно, и сберегли для Протасия в продолжение почти 200 лет любопытные подробности его разсказа.
Житие устюжскаго юродиваго Прокопия, плохо написанное, составлено из отдельных эпизодических разсказов, имеющих очень мало литературной связи и разделенных хронологическими противоречиями. Это ряд легенд, сложившихся из различных местных воспоминаний независимо одна от другой и не подвергнутых в житии искусной обработке. В послесловии к житию, написанном по предисловию Епифания в биографии Сергия, читаем: «Аз окаянный написах о жизни и чудесех его втайне и предах сиа Божиим церквам, дабы имех у себе и церковнии повестницы за много лет, свитцы писанные приготованы быша про такова свята мужа». Разсказ об огненной туче в житии есть неловкая переделка повести, отдельно встречающейся в сборниках XVI в. Разсказ о страдании Прокопия во время мороза, по словам биографа, написан со слов юродиваго отцем Стефана Пермскаго Савелием; но изложение его в житии есть переделка эпизода из жития Андрея Цареградскаго. По-видимому, предания о Прокопие и его чудеса начали записывать уже во второй половине XV в., когда в Устюге построили церковь во имя блаженнаго (1471) и начали местно праздновать
