– Пожалуйста, сэр Жосс, передайте это аббатисе. С наилучшими пожеланиями от Брайса Родербриджского, во имя сестры Гунноры.

– С радостью. – Жосс протянул руку, и Брайс опустил в нее сумку. Она была очень тяжелой.

– Есть ли новости в деле поимки ее убийцы? – спросил Брайс, вновь усаживаясь и поднимая свою кружку. – Вы, как я слышал, назначены расследовать это убийство нашим новым королем?

– Да, это так.

– Я все недоумевал, почему Ричард Плантагенет озаботился этим деревенским убийством, и наконец заметил связь, – продолжал Брайс. – Как я подозреваю, ваша задача – просто убедить нас всех, что Гуннора не была убита кем-то из отпущенных преступников, которых вышвырнули из тюрем графства.

– Никто из них не убивал ее, – подтвердил Жосс. – Я знал это с самого начала.

– Именно так. И я не могу представить, чтобы кто-нибудь, обладающий хоть толикой здравого ума, поверил бы в обратное. Местные преступники могут быть мерзавцами и закоренелыми негодяями, но вряд ли они убийцы.

Жосс улыбнулся.

– Верно. Однако беда в том, сэр Брайс, что рядовой обыватель, пропивающий с трудом заработанные деньги в местной пивной, не обладает этой толикой.

Брайс рассмеялся.

– Итак, вы остаетесь здесь, чтобы удовлетворить собственное любопытство?

– Именно.

«И я все еще так далек от этого», – устало подумал Жосс.

Он осушил свою кружку, думая, что ему, пожалуй, пора подниматься и ехать обратно в Хокенли, – не хотелось оказаться на темной дороге с кошельком, набитым золотом, за пазухой, – как вдруг ему в голову пришла одна мысль. Возможно, он так и не догадался бы спросить об этом, если бы в течение часа, а то и двух они с Брайсом не наслаждались неторопливой беседой об окончании дней Генриха Второго и не обсуждали вероятность хорошей жизни в правление его сына. Жосс подумал, что это вывело их на новый уровень близости. Или, быть может, дело было в эле и превосходном обеде, который приготовила Матильда.

В любом случае, он пошел напролом.

– Ваш брат Оливар… – начал он.

– Мой брат… – Брайс вздохнул, вытянул ноги вперед и стал разглядывать свои туфли. Словно тоже почувствовав расположенность к разговору на более личные темы, он добавил: – Мой бедный, страдающий брат.

Так, значит, он знал о горе Оливара?!

– Страдающий? – невинно поинтересовался Жосс.

– Именно. Он оплакивает ее каждую минуту своего бодрствования. Рухнули все его надежды, рухнуло все, чего он ждал и о чем молился три года, а то и больше. – Брайс опять вздохнул. – Я виню ее, хотя знаю – неправильно говорить плохо о мертвых. Но она всегда была холодной как лед. Всегда все рассчитывала, причем до такой степени, что никто никогда не знал, насколько честны ее действия. Что касается меня… мне грустно признать это, но я обычно подозревал обратное. О, она была себе на уме. Не могу понять, в чем была ее привлекательность, но она действительно была привлекательной женщиной, это уж точно. Он обожал ее.

– Рухнули его надежды? – Жосс не имел ни малейшего представления, о чем говорит Брайс. Оливар лелеял в душе тайную любовь к Диллиан? Мечтал – хотя, конечно, безнадежно, – что когда-нибудь добьется ее? Да нет же, все совсем не так – никто бы не назвал Диллиан холодной как лед; как раз наоборот. И если бы Брайс говорил о своей покойной жене, разве мог он быть таким непочтительным?

– Да. – Брайс нахмурился. – Я думал, вы знали. Думал, вам все рассказали. – Он стал еще мрачнее. – Нет, конечно, они не могли рассказать вам. Они не знали. Никто не знал, за исключением нас троих.

– Троих…

«Брайс, Оливар и…»

– Они держали это в секрете от всех, – продолжал Брайс. – Я сам узнал только потому, что Оливар доверился мне. Думаю, он испытывал неловкость, ведь она отвергла меня. Не то чтобы я возражал! – Он отрывисто рассмеялся. – Была задета лишь моя гордость. Как я рассказывал раньше, меня готовили ей в мужья, но, откровенно говоря, я никогда по-настоящему не любил ее.

– Троих… – опять повторил Жосс.

Если бы он не выпил столько эля! Именно в тот момент, когда мозги были нужны ему сильнее всего, в них плавал туман.

– Ну да. – Темные глаза Брайса опять вперились в него. – Мой брат. Естественно, я. И она.

Словно у Жосса могли еще оставаться сомнения, он пояснил:

– Гуннора.

Полностью отдавая себе отчет, что новая тема заставит его гостя сидеть и слушать достаточно долго, Брайс поднялся и в очередной раз наполнил кружку Жосса.

– До нашей встречи, – обратился он к гостю, – сложилось ли у вас какое-нибудь впечатление о Гунноре из Уинноулендз?

Жосс, аккуратно и, как он надеялся, незаметно отодвинув полную кружку за пределы своей досягаемости, задумался.

– Отчасти да, – ответил он. – Из того, что мне рассказали, я смог заключить, что она была замкнутой, недружелюбной и своекорыстной.

– Как проницательно, – пробормотал Брайс. – В ней все это и было. Я знал ее с раннего детства. Земли моего отца граничили с землями Аларда, и две семьи неизбежно существовали в условиях некоторой близости. Гуннора была на несколько лет моложе меня, и тем не менее именно с ней я учился танцевать, именно ей я подпевал, когда нас приглашали спеть родителям наши детские песенки.

– Вам она не нравилась, – предположил Жосс.

– Не очень. Я уважал ее, потому что она была умна и, когда направляла свой ум на дело, искусна. Но… – Густые брови Брайса поползли вниз, на его лице появилось выражение напряженного раздумья. – Она всегда излучала какое-то высокомерие, будто в глубине души думала: «Я лучше, чем вы, но присоединяюсь к вашим бессмысленным занятиям только потому, что как раз сейчас мне нравится это делать».

Брайс взглянул на Жосса.

– Она могла быть жестокой. Одна из женщин нашего дома, служанка ее отца, влюбилась в конюха – красивого, но безмозглого парня, который был на несколько лет моложе, – и он отверг ее. Гуннора, притворяясь, что утешает бедную, униженную женщину, сказала, что особе в ее летах и с ее внешностью лучше привлекать внимание мужчин своего возраста.

– Без сомнения, разумный совет, – заметил Жосс.

Брайс мрачно улыбнулся.

– Верно. Если не считать того, что она не удовольствовалась этим. Она стала предлагать служанке подходящего, по ее мнению, мужчину – полуслепого старого дурака, жирного и вонючего, законченного бездельника. Сказала, что за ним нужно ухаживать, но Кэт – служанку звали Кэтрин – вполне справится с этой работой.

– Немного бессердечно.

– Более чем! Если бы вы видели этих двух мужчин: один – сама привлекательность, второй – сама мерзость. Гуннора ясно дала понять Кэт – она считает, что Кэтрин выглядит так же, как тот мерзкий старик.

– Я начинаю понимать, что вы имеете в виду, – произнес Жосс. Это было похоже на ничем не оправданное злобствование. – А Гуннора? Она была красивой? – Жосс видел ее после смерти, и ее черты казались достаточно правильными. Но мертвое лицо не может подсказать, каким оно было в жизни, когда