тюрьму и в установленном порядке будут судить за убийство.

– Это не было убийством, – сказал Милон почти шепотом. – Я не хотел убивать ее. Я любил ее. Она носила нашего ребенка.

И он снова зарыдал.

Жосс и аббатиса направились в ее комнату. Казалось, никто не хотел первым нарушить молчание.

«Испытывает ли аббатиса те же чувства, что и я?», – думал Жосс. Взглянув на ее лицо и опущенные плечи – признак слабости, столь не свойственной Элевайз, – он предположил, что так оно и есть. Жосс ощущал… Ему не удавалось подобрать слово, чтобы определить пылающее в нем чувство. Это была смесь поистине не сочетающихся друг с другом элементов. Гнева – да, гнев по-прежнему душил его. Но еще и досадной, с каждой минутой растущей жалости. И – мучительной вины. Несмотря на то, что Жосс сопротивлялся этому последнему чувству, снова и снова вызывая в памяти печальные картины мертвых тел, он никак не мог избавиться от непрошеной мысли, что, награждая Милона тычками и грубо бросая его в келью, он вел себя как громила.

А все из-за рыданий. Ах, как жалобно он плакал, черт побери! В сущности, это и плачем нельзя было назвать – Жосс никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так плакал. Тихий, высокий, пронзительный звук – такой издает ветер, проносясь через тонкий тростник.

И хотя келья и подвал остались далеко позади, Жоссу казалось, что он все еще слышит плач Милона.

Когда они приблизились к комнате аббатисы, Жосс, скорее для того, чтобы заглушить в себе отзвук рыданий, сказал:

– Я по-прежнему думаю, что он сделал и то, и другое. Я имею в виду, убил Гуннору, а затем Эланору Что бы он ни говорил.

Он услышал, как аббатиса недовольно хмыкнула.

– Нет, – категорично возразила она. – Хотя я первая соглашусь, что, если бы он был повинен в обеих смертях, это решило бы все дело, тем не менее это не так.

– Как вы можете быть настолько уверены? – раздраженно спросил Жосс.

«Бог мой! Какая упрямая женщина!»

– Я… – Аббатиса медленно обошла вокруг своего стола, так же медленно села и жестом пригласила Жосса сделать то же самое. У него возникло подозрение, что она использует время, чтобы собрать свои доводы воедино, и это его насторожило.

– Все неправильно, – произнесла она наконец. – Я могу представить, как он обхватил руками шею Эланоры и слишком сильно сжал пальцы. Он испуган, назовем это так, и он в отчаянии, потому что его хитроумный замысел разваливается на глазах. К тому же, по его собственному признанию, он злится на Эланору. Он не владеет собой. Только что они занимались любовью, а это делает людей чувственно уязвимыми, особенно молодых.

Жосс удивился, сколь непринужденно аббатиса рассуждает на эту тему. И столь же удивился ее точности в выборе слов.

Он почувствовал, что она наблюдает за ним. В ее больших глазах появился оттенок иронии. Словно она прекрасно знала, о чем он подумал.

– Однако, – продолжала она, – как я ни стараюсь, я не могу поверить, что он хладнокровно провел ножом по горлу Гунноры и оставил этот ужасный разрез.

– А я могу! – запальчиво возразил Жосс.

Так ли это? Теперь, когда аббатиса заставила его реально взглянуть на вещи, Жосс начал сомневаться, действительно ли он верит в виновность Милона или ему просто удобно, что юноша убил обеих женщин? Ведь это избавило бы Жосса от необходимости искать второго убийцу.

Прервав его размышления, аббатиса поинтересовалась:

– Не желаете подкрепиться, сэр Жосс? Сейчас время завтрака.

Он взглянул на нее.

– А вы?

Ее ясные серые глаза встретили его взгляд.

– Нет, но я намереваюсь заставить себя поесть. – На мгновение она нахмурила свой высокий лоб. – И вам, и мне нужны силы, а без пищи их у нас не прибавится. – Аббатиса едва слышно вздохнула. – Это дело еще не закончено.

После завтрака Жосс вернулся в жилище в долине и, растянувшись на своей жесткой постели, почти мгновенно заснул. Он пробудился от того, что кто-то похлопал его по плечу. Над ним возвышался брат Савл, а рядом, весь расхристанный и покрытый дорожной грязью, стоял Осси.

– Мне не хотелось беспокоить вас, сэр Жосс, – сказал Савл, – но этот посланник говорит, что дело срочное.

Жосс сел, потирая глаза. У него было ощущение, словно кто-то бросил в них горсть мелкого сухого песка.

– Благодарю вас, Савл, – ответил он, неловко поднимаясь на ноги. – Доброе утро, Осси.

– Утро, сэр, – буркнул паренек, и, сорвав с головы слишком большую для него шапку, начал вертеть ее в руках.

– У тебя есть для меня сообщение, – напомнил Жосс.

Осси сосредоточенно нахмурился и произнес:

– Мой господин Брайс Родербриджский передает послание сэру Жоссу Аквинскому временно проживающему с сестрами-монахинями в Хокенли.

Он сделал паузу, затем продолжил:

– Мой господин говорит, что сэр Жосс наносил ему визиты дважды, когда моего господина не было дома. Не угодно ли будет сэру Жоссу попытаться в третий раз, когда мой господин здесь? – Осси нахмурился еще сильнее. – Когда мой господин там, у себя дома, – поправился он.

Жосс улыбнулся пареньку.

– Спасибо, Осси. Ты очень хорошо передал сообщение. Да, я приеду.

Осси улыбнулся.

– Я побегу и передам хозяину, – сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Я поеду следом, – крикнул Жосс ему вдогонку.

Савл все еще пребывал в нерешительности, в его глазах зажегся огонек любопытства.

– Брат Савл, не принесете ли вы мне воды, чтобы я мог умыться и побриться? – попросил Жосс. – Кажется, я должен совершить еще одно путешествие.

Он довольно быстро проделал уже знакомый ему путь до Родербриджа. Погода переменилась, стало немного прохладнее. Для прогулки верхом утро было просто чудесное.

Пересекая реку, где Жосс тактично отвернулся от горевавшего Брайса, он задумался – как несчастный поживает сейчас? Смирился ли он с жестокой смертью жены? Начал ли верить, что для искренне покаявшегося всегда есть прощение? Жосс всей душой надеялся на это. Виды на то, чтобы оказаться в гостях у человека, пребывающего в столь бедственном состоянии духа, в каком Брайс был в тот день, представлялись не очень радостными.

Жосс достиг поместья Родербридж и въехал во двор. На этот раз его встретила не Матильда, а неизвестный темноволосый мужчина. Он был хорошо одет – простая, но явно приличного качества туника, добротные шоссы, крепкие башмаки. Мужчина походил на Брайса, но если на голове Брайса отчетливо выделялась белая прядь, волосы этого человека были сплошь темными.

«Это, наверное, его брат. Как же его зовут? Ах, да, точно так».

– Добрый день, мой господин Оливар, – заговорил Жосс. – Я прибыл по приглашению вашего брата Брайса. Я – Жосс Аквинский. Он послал за мной в аббатство Хокенли, где я проживаю с монахами в долине, и…