подробностях расскажет о семье бедной Гунноры из Уинноулендз, а аббатиса Элевайз, предложив ему хлеб и кружку восхитительного прохладного вина, будет слушать с неизбывным вниманием.

Конечно, картинка с самого начала казалась весьма далекой от реальности, но человеку позволено мечтать.

Не зная, как убить время, Жосс вдруг подумал, что, возможно, именно сейчас – самый удобный момент для того, чтобы спуститься в долину и взглянуть на святой источник.

Он выбрал тропу, по которой они с аббатисой шли накануне. Солнце стояло еще довольно высоко, и по случаю жары зверюшки и насекомые в высокой траве по обеим сторонам тропинки не проявляли никаких признаков активности, хотя, когда Жосс остановился, чтобы прислушаться, он различил далекое приглушенное жужжание, словно где-то в тени тысячи пчел были заняты своей невидимой работой.

В этот раз Жосс не стал сворачивать с главной тропы, и спустя несколько минут он уже стоял перед небольшой, но довольно прочной постройкой – жилищем монахов. Низкая и тесная мазанка под соломенной крышей располагалась в глубокой тени. Три ореховых дерева раскинули над ней свои ветви, усиливая сумрак. Как и в аббатстве наверху, здесь тоже никого не наблюдалось – наверное, монахи были на службе вместе с сестрами.

Любопытство овладело Жоссом, и он заглянул в приоткрытую дверь. Пол жилища был земляным, на нем стоял грубо сколоченный стол, по обе длинные стороны которого шли скамьи. Спальные места отделялись занавесками, но по причине дневного времени занавески были подвязаны кверху. Само помещение также было разделено – вероятно, для того, чтобы принявшие постриг монахи спали хоть чуть-чуть, но отдельно от братьев-мирян. И те, и другие использовали для ночлега тонкие соломенные тюфяки, а вид аккуратно сложенных покрывал говорил, что они вряд ли давали тепло, впрочем, мягкостью покрывала тоже были обижены. Даже сейчас, в середине жаркого лета, в комнате чувствовалась сырость и присутствовал слабый запах плесени. Наряду с плесенным ощущался и другой, еще более неприятный запах. Либо монахи поставили свой несессариум не очень далеко от домика, либо стоящая днем жара усиливала запах навоза, примешанного к глине, которой были обмазаны стены.

Должно быть, думал Жосс, выходя из помещения, зимой здесь еще хуже, особенно для тех монахов, которые имеют несчастье страдать от недуга, порождаемого сыростью, – боли в суставах. Здесь, внизу, в этой тенистой долине, поросшей высокой травой, в непосредственной близости от источника, воздух никогда не бывает сухим.

Он подошел к примитивно сделанной, накренившейся постройке, примыкавшей к Святыне. Внутри он увидел скамейки, очаг, сейчас погашенный и вычищенный, и деревянную полку, на которой стояли грубо вылепленные глиняные чашки и кувшины. Здесь тоже спали на соломенных тюфяках, но они были скатаны, аккуратно связаны и сложены под одной из лавок. Жосс отметил, что к пилигримам, прибывающим в Хокенли, здесь относились с должным вниманием, но при этом не допускалось ни малейших признаков роскоши. Это и неудивительно, ведь странники, которые приходили сюда как смиренные просители, с честными и набожными сердцами, несомненно, ничего лучше и не ожидали. Разве исцеляющая сила святой воды – не достаточный дар?

Услышав приближение Жосса, из-за постройки вышел брат-мирянин в длинном коричневом платье с поддернутым подолом. Рукава засучены, ноги босы. В руках он держал метлу. Казалось, он тоже знал, кто такой Жосс. Так или иначе, брат-мирянин не попросил Жосса изложить свое дело и не предложил ему, как пилигриму, святой воды. Вместо этого, одобрительно кивнув, он просто сказал:

– Вам, наверное, хочется осмотреть Святыню Богородицы изнутри? Идите вперед, сэр, там никого нет, и вам не помешают.

После чего брат-мирянин вернулся к своей работе – продолжил выметать мусор, накопившийся позади постройки.

Жосс прошел по утоптанной тропинке к Святыне. Хотя он не представлял, что именно ищет, у него было ясное ощущение, что он должен быть предельно внимателен, любая мелочь могла оказаться важной.

Несколько секунд Жосс постоял снаружи, глядя на высокий деревянный крест на крыше и изучая, как построена Святыня. Судя по всему, источник бил из маленького, но глубокого отверстия в земле, а сама постройка состояла всего из двух стен и кровли, роль оставшихся стен выполняли каменные склоны, ограждавшие источник. Рукотворные стены были такими же, как и в домике для монахов, – легкий каркас, обмазанный глиной и навозом, – но здесь они были еще укреплены каменными столбами.

Деревянная дверь под прочной по виду притолокой была приоткрыта.

Жосс толкнул ее и ступил во влажную прохладу Святыни.

Свет проникал сюда только из дверного проема, и, стоя на пороге, Жосс почти перекрывал его доступ. Он подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, и шагнул вперед. Земля под его ногами была так же убита, как земляной пол в домике монахов, но что до каменных стен, то казалось, будто рука человека никогда не касалась их, и в результате создавалось приятное впечатление первозданности Святыни, словно бы все вокруг говорило: это – место Святой Девы, мы лишь ухаживаем за ним.

Вода просачивалась из расщелины в глубине Святыни, из того места, где соединялись две каменные стены. За те несчетные годы, что она поднималась и извергалась из земли, образовался водоем. Тихое журчание воды усыпляло и расслабляло, и на какой-то момент Жоссу захотелось прислониться к стене и отдохнуть.

Но нет. У него есть работа.

Он прошел вперед и заметил несколько ступенек, ведущих к краю водоема. Высеченные в скале ступени были влажными от испарений и к тому же – Жосс понял это, когда начал спускаться, – чрезвычайно скользкими. Чтобы удержаться, он оперся рукой о каменную стену, и у него возникло мимолетное чувство единения с бесчисленными посетителями Святыни, которые, как и он, потеряв равновесие, хватались за тот же самый выступ.

Жосс остановился на третьей снизу ступеньке и посмотрел на статую Святой Девы.

Это был единственный элемент Святыни, созданный человеческой рукой. Кто-то поработал на славу, чтобы элемент получился очень хороший. Мастер вырезал статую из какого-то темного дерева. Святая Дева возвышалась над источником, ее ступни были на уровне глаз посетителей, а протянутые к ним руки с обращенными вверх ладонями словно говорили: «Приди и испей моей целебной воды». Стройный, грациозный силуэт был искусно задрапирован в платье с капюшоном. Святая Дева стояла, склонив голову, на ее устах была сдержанная, но доброжелательная улыбка, а над головой сиял нимб – совершенный круг, подчеркивающий святость.

Не сводя с нее глаз, Жосс тем не менее отметил, что основание, на котором стояла статуя, было сделано с большим умом: его форма вторила форме нимба, а поверхность казалась зеркальной. Все выглядело так, будто, всматриваясь в водоем, Пресвятая Богородица могла видеть свое, окруженное нимбом лицо с улыбкой, которую она посылала себе самой.

Это был оригинальный и впечатляющий замысел. Спустившись еще на две ступени, Жосс присмотрелся получше. Основание было врезано в скалу, из которой оно выступало на четыре или пять ладоней; чтобы удержать вес деревянной скульптуры, под него были подведены подпорки, сверху не видимые. Основание было сделано из того же темного дерева, что и статуя, но его поверхность покрывал тонкий слой серебра. Хрупкие босые ноги Святой Девы составляли приятный контраст блестящему металлу. Жосс поймал себя на том, что рассматривает пальцы ее ног, и без особого удивления обнаружил, что улыбается.

Да, Святыня – это поистине впечатляюще место, решил Жосс, поднимаясь по каменным ступеням. Легко понять, какое благоговение она вызывает в людях. Легко поверить, что сама Пресвятая Богородица вдохновила людей на создание этого целительного убежища. Поддавшись благоговейному чувству, Жосс остановился на верхней ступени, еще раз обернулся, чтобы посмотреть на Святую Деву, и, упав на колени, начал молиться.

Элевайз доставляло беспокойство, что во время вечернего богослужения она никак не может сосредоточиться, такая неспособность была ей не свойственна. И дело не в том, что она не могла заставить свой мозг сфокусироваться на чем-то, дело в том, что ее мысли никак не фокусировались на молитве. Решительным усилием воли она отправила множество требующих ее внимания дел на задворки сознания и заставила себя слушать пение хора.

Позже, покидая церковь, аббатиса вдруг ощутила прилив сил, и, словно в этом и заключалась божественная награда за ее старания, мозг неожиданно обрел утраченную было способность. Когда она