хотелось, чтобы его волосы ещё оставались совершенно чёрными, хотелось снова стать юным лейтенантом, только что выпустившимся из Пенсаколы и готовым совершить первый полёт на одном из грозных истребителей, которые сидели, подобно гигантским хищным птицам, на взлётной полосе военно-морского аэродрома в Оушеане. То, что все двадцать четыре самолёта F-14 «Томкэт», стоящие рядом, подчинялись только ему, не было таким волнующим чувством, как ощущение, что могучий истребитель принадлежал ему и только ему. Зато теперь, являясь командиром воздушной группы, он «владел» двумя эскадрильями самолётов «Томкэт», ещё двумя F/А-18 «Хорнетс», одной эскадрильей штурмовиков А-6Е «Интрудер», ещё одной противолодочных охотников «S-3» и, наконец, менее чарующими воздушными танкерами для дозаправки самолётов в полёте, «Праулерами», создающими электронные помехи и ведущими электронную войну в воздухе, а также спасательными вертолётами и вертолётами противолодочного назначения. Итого, он распоряжался семьюдесятью восьмью «птичками», общая стоимость которых составляла… сколько? Миллиард долларов? Гораздо больше, если принять во внимание затраты на их замену. Далее, под его командованием находились три тысячи офицеров, старшин и рядовых, которые пилотировали и обслуживали эти самолёты и вертолёты, ценность которых было невозможно определить. И он, он один нёс ответственность за все это. Зато насколько приятнее было сидеть в кокпите своего нового истребителя, оставив все административные хлопоты начальству. Робби и был теперь этим начальством, человеком, о котором говорили у себя в каютах все его парни. Им не нравилось, когда их приглашали к нему в кабинет, потому что это выглядело вроде вызова к директору школы. Кроме того, они не любили летать вместе с ним, потому что а) он был слишком стар, чтобы оставаться хорошим лётчиком (по крайней мере им так казалось), и б) неизменно обращал их внимание на допущенные ошибки (лётчики-истребители редко соглашаются признавать свои промахи, разве что в беседах между собой).

Какая ирония судьбы! До назначения на должность командира воздушной группы он служил в Пентагоне, передвигая бумаги по своему письменному столу. Он молился и мечтал, чтобы его освободили от этой работы, в которой наиболее волнующим моментом было найти утром свободное место для парковки автомобиля. И вот его назначили командиром авиакрыла — и теперь ему приходилось заниматься административной работой намного больше, чем раньше. Правда, теперь он мог летать два раза в неделю — если ничто не мешало этому. Сегодня был именно такой день. Когда он шёл к выходу, его личный помощник, главный старшина, широко улыбнулся.

— Охраняйте мой кабинет, чиф.

— Не беспокойтесь, шкипер. Когда вы вернётесь, он всё ещё будет на месте.

Джексон внезапно остановился.

— Смотрите, чтобы не украли все наши бумаги.

— Приложу все усилия, сэр.

Служебный автомобиль доставил его к застывшим на старте самолётам. Джексон уже оделся в свой лётный комбинезон фирмы «Номекс», старый и отчаянно пахнувший, полинявший от бесчисленных стирок, протёршийся на локтях от сидения после многих лет. Ему давно следовало получить новый, однако лётчики — люди весьма суеверные, а Робби и его комбинезон побывали во многих переделках.

— Привет, шкипер! — окликнул один из командиров эскадрилий.

Капитан третьего ранга Бад Санчес был ниже Джексона. Его смуглая кожа и усы а-ля Бисмарк резко контрастировали с яркими глазами и ослепительной улыбкой, словно сошедшей с рекламы зубной пасты. Санчес, командир первой эскадрильи, будет сегодня вести авиакрыло Джексона. Они летали вместе ещё в те времена, когда Джексон командовал эскадрильей на авианосце «Джон Ф. Кеннеди».

— Ваш самолёт проверен, заправлен и готов к полёту. Готовы дать им под зад?

— Кто будет нашим противником сегодня?

— Мудозвоны с Черри-Пойнт на восемнадцатых «Дельтах». Наш «Хаммер» уже летает в сотне миль отсюда. Цель учений — заградительный боевой воздушный патруль против низколетящих самолётов противника. — А если проще, подумал Робби, не допустить атакующие вражеские самолёты за пределы определённой границы. — Приготовьтесь к серьёзному противодействию лётчиков из корпуса морской пехоты, шкипер. У нас только что состоялись переговоры по радио, и я пришёл к выводу, что они слишком самоуверенны.

— Ещё не родился лётчик морской пехоты, с которым я не справился бы, — заметил Робби, снимая с полки свой шлем. На нём красовалась надпись, соответствующая его кодовому радиосигналу, — «Спейд».

— Эй, радиолокаторщики, — позвал Санчес, — перестаньте обниматься и отправляйтесь в кабины!

— Идём, Бад. — Майкл Александер, или Лобо. — отошёл от своего шкафчика. За ним следовал Генри Уолтере — Шреддер, офицер радиолокационного перехвата из экипажа Джексона. Оба были лейтенантами моложе тридцати. В раздевалке, при подготовке к полётам, лётчики обращались друг к другу не по именам, а по радиокодам, не обращая внимания на воинское звание. Робби нравилась товарищеская обстановка в эскадрилье, также как и родная страна, которую он любил.

На взлётной полосе старшины — механики самолётов, отвечавшие за техническое обслуживание боевых машин, — проводили офицеров к их истребителям и помогли взобраться в кокпиты (в опасном районе лётных полос авианосца лётчиков буквально вели за руку, опасаясь, что они могут заблудиться или как- нибудь навредить себе). На носу истребителя Джексона красовались два нуля, а под кокпитом виднелась надпись «Кап. пер. ранга Р. Дж. Джексон — Спейд», чтобы всем было ясно — перед ними личная «птичка» командира воздушной группы. Чуть ниже надписи был нарисован флаг, представляющий собой истребитель МИГ-29, который по ошибке иракский лётчик не так давно подвёл слишком близко к истребителю Джексона. Джексон не очень гордился сбитым самолётом — иракский пилот забыл проверить, все ли у него в порядке сзади, и расплатился за промах. Однако сбитый самолёт есть сбитый самолёт, ведь именно это является целью всех лётчиков-истребителей.

Спустя пять минут все четыре офицера сидели в кабинах, пристёгнутые ремнями, и двигатели истребителей ревели, готовые к взлёту.

— Ну как у тебя настроение сегодня, Шреддер? — спросил Джексон по переговорному устройству.

— Готов прикончить пару летунов из морской пехоты, шкипер. У меня все в порядке. А эта штука, в которой мы сидим, собирается взлетать?

— Пожалуй, пора узнать. — Джексон включил радио. — Бад, это Спейд. Готов к взлёту.

— Ясно, Спейд. Ты взлетаешь первым. — Лётчики оглянулись по сторонам, получили сигнал готовности от своих механиков я снова оглянулись.

— Спейд взлетает первым. — Джексон убрал тормоза. — Поехали!

— Здравствуй, mein Schatz, — сказал Манфред Фромм жене. Траудль бросилась к нему в объятия.

— Где ты был? — спросила она.

— Этого я сказать не могу, — ответил Фромм подмигнув и промурлыкал несколько тактов из песни Ллойда Веббера «Не грусти обо мне, Аргентина».

— Я так и знала, что ты одумаешься, — просияла Траудль.

— Но ты не должна никому говорить об этом. — Чтобы усыпить её подозрения, он передал жене толстую пачку банкнот — пять стопок по десять тысяч немецких марок каждая. Теперь продажная сука будет счастлива и сохранит это в тайне, подумал Манфред Фромм. — И я приехал всего на один день. У меня много дел, но, разумеется…

— Ну конечно, Манфред. — Она горячо прижалась к мужу, держа деньги в руке. — Вот если бы ты позвонил!

Организовать все оказалось до смешного просто. Через семьдесят часов из Роттердама отплывал корабль, направляющийся в сирийский порт Латакию. Вместе с Боком он нанял коммерческую грузовую компанию, которая поместит станки в небольшой контейнер. Этот контейнер погрузят на корабль и через шесть дней опустят на причал в сирийском порту. Было бы намного быстрее отправить станки самолётом или даже по железной дороге в греческий или итальянский порт для дальнейшей доставки морем, но Роттердам был самым оживлённым портом в мире с измученными таможенниками, старающимися не пропустить контрабандные грузы с наркотиками. Собаки, обученные запаху наркотиков, могут обнюхивать этот грузовой контейнер сколько им вздумается.

Фромм освободился из объятий жены и попросил приготовить ему кофе. На это ей потребуется