с тысячами наших сограждан. Пусть лучше погибает в младенчестве тот, кто создал для страданий. Право, нам было бы лучше, если бы его отец съел нас, когда мы были еще детьми.

Они отправились в трактир, часть денег пропили, а остальные отложили для уплаты королевских податей.

Дьявол с усмешкой взглянул на Фауста:

— Ты еще сомневаешься в том, что дворянин продаст тебе свою дочь, которую ты по крайней мере не сожрешь?

Ф а у с т: Клянусь мрачным адом, который в этот миг кажется мне раем в сравнении с землей, что отныне я дам волю всем своим желаниям. Неся повсюду гибель и разрушение, я буду утешать себя тем, что действую так же, как тот, кто создал людей чудовищами. Беги, дьявол, купи у него дочь, — она все равно обречена на гибель, как все, что живет на земле.

Давно уже дьявол мечтал увидеть Фауста в таком настроении. Он стремился быстрее достичь своей цели и отделаться от тягостной повинности быть рабом столь презренного существа, каким он считал человека. В тот же вечер он начал подлаживаться к дворянину, умышленно заговаривая о скором отъезде. На следующее утро, во время прогулки, дьявол закинул золотую удочку. Скряга сперва жадно уцепился за нее, но потом стал отнекиваться, расточая обычные пустые фразы о добродетели. При каждом новом лицемерном возражении дьявол увеличивал сумму, и наконец она стала так велика, что дворянин в душе уже смеялся над глупцом, столь бессмысленно швырявшим деньги. Договор был заключен. Дворянин сам впустил Фауста в комнату своей дочери, надеясь, что ее будущий муж не узнает, каким способом отец добыл ей приданое. Девушка была в расцвете юности. Фауст, благодаря своему постоянному общению с женщинами, в совершенстве постиг искусство соблазнять, и так как он мог представить доказательства того, что отец сам желал ее падения, то природа быстро довершила остальное.

В это время дворянин, держа в одной руке мешок с золотом, а в другой — лампу, прокрался в свое никому не ведомое подземелье. Его сердце радостно билось при мысли о том, что он может наполнить еще один мешок и округлить наконец сумму своих богатств. Боясь, чтобы кто-нибудь его не увидел, замирая от счастья, он быстро захлопнул за собою дверь и забыл при этом вынуть и положить в карман ключ из замка. Дверь захлопнулась с такой силой, что лампа погасла, и он остался в полной темноте с мешком золота в руках.

Воздух в подземелье был спертый, душный, и скоро дворянину стало трудно дышать. Только теперь он заметил, что забыл вынуть ключ, и смертельный ужас сжал его сердце. У него хватило еще сил ощупью найти сундук и спрятать в него золото. Затем он ползком добрался до двери и стал думать, следует ли ему стучать и кричать. В душе его происходила мучительная борьба: ему предстояло либо раскрыть тайну, либо превратить это подземелье в свою могилу. Впрочем, едва ли крики могли ему помочь: подвал находился далеко от всех жилых помещений, и он всегда так искусно умел выбрать время, что до сих пор еще никто не видел, как он пробирался на поклонение своему кумиру. Скряга долго боролся с собою, не находя решения. Между тем ужасные мысли и тяжелый, затхлый воздух настолько усилили его страх, что разум его помутился. Он упал на землю, пополз обратно к сундуку, обнял его и скоро начал неистовствовать. В то время как он боролся с отчаянием и ужасной смертью, его дочь, чью невинность он продал за золото, над которым теперь стенал, расплачивалась с Фаустом за грех отца. Несколько дней спустя, когда тщетно были обысканы уже все углы, случай привел одного из слуг к подземелью. Открыли дверь и нашли страшно обезображенного, почерневшего дворянина, лежащего на своих сокровищах. В отчаянии, пытаясь утолить неистовый голод, он обглодал мясо с костей своих собственных рук. По дороге в Париж дьявол рассказал Фаусту развязку этой истории, и Фауст решил, что хоть раз провидение оправдало себя.

Как узнал дьявол, в парламенте предстояло разбирательство настолько неслыханного дела^{58}, что Левиафану показалось вполне уместным дать Фаусту возможность присутствовать на заседании. Дело состояло в следующем.

Некий хирург ехал однажды ночью вместе со своим верным слугой по большой дороге недалеко от Парижа. Вдруг он услышал, что поблизости кричит и стонет какой-то человек. Он поспешил к нему и увидел заживо колесованного убийцу, который именем господа бога стал молить его о смерти. Хирург в испуге отпрянул, но когда он несколько успокоился, то вдруг подумал, что, может быть, ему удастся вылечить этого несчастного. Он поговорил со своим слугою, снял преступника с колеса, осторожно уложил его в карету, повез к себе домой и принялся за лечение, которое вполне удалось. Через некоторое время хирург узнал, что парламент назначил вознаграждение в сто фунтов тому, кто назовет человека, снявшего преступника с колеса. Прощаясь с убийцей, он рассказал ему об этом, дал на дорогу денег и посоветовал не задерживаться в Париже. Но злодей, в надежде получить обещанные сто фунтов, сразу же отправился в парламент и выдал своего благодетеля. Лица судей, которые так редко бледнеют, покрылись мертвенной бледностью, когда этот человек заявил, что он и есть тот самый убийца, которого парламент приговорил к колесованию на месте совершенного им преступления. Вызвали хирурга, и в тот момент, когда он явился, дьявол провел Фауста на галерею, ничего ему заранее не рассказывая. Суд сообщил врачу, в чем его обвиняют, но он, будучи уверен в преданности слуги, отрицал свою вину. Ему советовали лучше признаться, поскольку есть свидетели, которые могут его уличить. Тогда хирург попросил вызвать этих свидетелей. Открылась боковая дверь, убийца вошел и, став перед хирургом, с холодным и наглым видом повторил свои показания.

— Чудовище, что заставило тебя отплатить мне такой ужасной неблагодарностью? — закричал хирург.

У б и й ц а: Сто фунтов, о которых вы мне рассказали, отпуская меня. Неужто вы думаете, что с меня довольно одних только здоровых рук и ног? Убийство, за которое меня колесовали, я совершил ради тридцати фунтов, — почему же мне не заработать сотню доносом, при котором я сам ничем не рискую?

Х и р у р г: Неблагодарный! Твои стоны и вопли тронули мое сердце. С ужасом я снял тебя с колеса, ходил за тобой, перевязывал и лечил твои раны, собственными руками кормил тебя, пока ты не мог пользоваться своими разбитыми членами, дал тебе денег больше, чем нужно, чтобы ты мог добраться домой, и в твоих собственных интересах рассказал тебе о судебной публикации. Клянусь всемогущим богом, если бы ты только сказал мне о своем дьявольском намерении, я лучше продал бы все, что у меня есть, до последней рубашки, и дал тебе сто фунтов, только бы этот отвратительный пример человеческой неблагодарности не стал известен людям! Господа судьи, судите нас обоих! Я признаю себя виновным.

П р е д с е д а т е л ь: Вы грубо оскорбили суд, пытаясь спасти того, кто был осужден законом во имя неприкосновенности граждан. Но на этот раз строгое правосудие должно молчать, и «судить будет только человечность. Сто фунтов получите вы, а убийца будет вторично подвергнут колесованию.

Фауст, который во время допроса скрежетал зубами и выходил из себя, разразился теперь громовым «браво», которое немедленно подхватила вся галерея. А дьявол, опасаясь, как бы последнее впечатление не изгладило первого, быстро увел его в другое место.

Несколько хирургов, философов, докторов медицины и естествоиспытателей основали тайное общество для проведения опытов по изучению механизма человеческого тела, его нервных соков и влияния души на материю^{59}. Чтобы удовлетворить любопытство и пытливость ума, они заманивали под разными предлогами бедных и незначительных людей в дом, расположенный вне города. Верхний этаж этого дома они оборудовали так, что ни снаружи, ни изнутри нельзя было увидеть, что в нем происходит. Здесь они привязывали свои жертвы веревками к длинному столу, затыкали им рот кляпом, слой за слоем сдирали с них кожу, обнажали мускулы, нервы, сердце и мозг — словом, анатомировали живых людей с такой холодностью и таким вниманием, как будто это были бесчувственные