Ну! Что я говорила!

– Природа рядом с Лесными Полянами действительно замечательная, – кивнул он, делая первую запись.

– «Оникс» станет первой крупномасштабной застройкой, – слова Кондрашова прозвучали утверждающе резко, тон напомнил печатный стук молотка, которым на аукционе обрывают дальнейшие предложения. Продано! – Время пришло, – добавил он уже спокойным, чуть шипящим голосом.

Я искренне посочувствовала всем преградам, всем конкурентам, всем форс-мажорным обстоятельствам, дерзнувшим в дальнейшем на столь непримиримое «время пришло». Жизнь несчастных наглецов, осмелившихся изменить решение Кондрашова, без сомнения, будет мучительна и коротка.

Подперев щеку кулаком, я залюбовалась Дмитрием Сергеевичем – сколько уверенности в себе, сколько сухости и жесткости в глазах, какие прямые линии собственного нерушимого Я, какие страсти по отношению к планам и перспективам. А мне-то казалось, что у этого человека вместо души большой жилистый урюк…

Но тут Кондрашов вспомнил обо мне (ах, откуда взялась эта надоедливая дизайнерша? ах да, я ее сам пригласил… и зачем я только это сделал?..) и нахмурился. Его недовольство объяснялось легко: кажется, он сболтнул лишнее при постороннем. Не дело – обсуждать вопросы Большого Бизнеса при маленьком анчоусе. Увы, Дмитрий Сергеевич, мне некому продать ваши страшные тайны. Увы.

А я бы с удовольствием.

И, конечно, за очень большие деньги.

– Еще вина? – вежливо предложил Кондрашов.

– Спасибо, у меня сок, – не менее вежливо напомнила я, указывая на высокий стакан с горьковатым грейпфрутовым соком.

Герман закрыл блокнот и отодвинул его на прежнее место. Я замерла, ожидая следующего светского вопроса, и он не задержался:

– Наташа, а как вы обычно отмечаете праздники? Скоро Новый год.

Ну уж с вами, мои дорогие, я его точно отмечать не буду! Ада Григорьевна готовит отлично, но я предпочитаю вдыхать аромат мандаринов, кушать оливье и селедку под шубой, сидя за своим столом. И не надейтесь, я не буду той сказочной Снегурочкой, которая положит под елочку подарки для вас. А то знаете… как встретишь Новый год, так его и проведешь, а я не готова к пожизненной пытке под емким названием «Дмитрий Сергеевич Кондрашов и Герман».

– Обычно с друзьями, – ответила я и на всякий случай уточнила: – С очень близкими друзьями.

Добравшись до десерта, я уже и сама поглядывала на часы. Ветер за окном выть не перестал, а мелькающие хлопья снега не сулили ничего хорошего. Я представила, как выхожу на улицу, как мороз жадно накидывается на мое сытое тельце, как вьюга рвет на голове волосы, как мерзнут и скручиваются в улитки пальцы ног…

– Погода отвратительная, – произнес Кондрашов ровным тоном. – Где вы живете?

– Улица Декабристов, – ответила я.

Он никак не мог назвать меня по имени, и я чувствовала: для него это серьезный барьер. Ему вообще было трудно со мной разговаривать, он точно вытягивал слова из болота и складывал их на берегу. И самым удивительным было именно то, что он это делал. Дмитрий Сергеевич, да не беспокойтесь вы, я сейчас уйду, займетесь своим важным бизнесом: пошуршите бумажками, поворочаете недвижимостью, подиктуете чего-нибудь Герману, обсудите неведомый мне «Оникс» и ляжете спать. Если вы имеете привычку спать по ночам.

– Я предлагаю вам остаться в моем доме. В левом крыле есть две спальни, можете занять любую. А завтра поедете в офис. – Он сказал это таким тоном, будто ответ и не предполагался, а затем, отправляя в чай ложку сахара, добавил: – Или утром вы собирались поработать здесь? Тем лучше.

Герман издал «кхм» и тоже посетовал на погоду:

– На дорогах сейчас небезопасно. Будет лучше, Наташа, если вы останетесь.

Ложку с кусочком бисквита я до рта не донесла, она повисла в воздухе, солидарно разделяя мое удивление. С чего подобное гостеприимство?

Забота?

Да о чем вы говорите! Этого не может быть, потому что не может быть! Порывы Дмитрия Сергеевича Кондрашова находятся в иной плоскости.

Через три секунды меня осенило – это элементарная вежливость, и принимать приглашение всерьез глупо.

– Нет, спасибо, я вынуждена отказаться от вашего предложения, – кажется, я начинаю разговаривать витиевато, – я поеду домой.

– Вас ждут? – сдержанно осведомился Дмитрий Сергеевич.

– Нет.

Кондрашов с Германом переглянулись. И мне показалось, что не они, а весь этот огромный дом – каждая чашка, каждая книжка, стул, цветочный горшок, сахарница, кресла, картины, диваны и прочие предметы обстановки вздохнули с облегчением – протяжно и судорожно. У меня даже уши заложило от этого вздоха! До костей пробрало.

Убийственная атмосфера, скажу я вам.

– Значит, нет причин рисковать жизнью, – подвел черту Дмитрий Сергеевич.

Будто наличие супруга и его жгучая ревность (допустим) могли бы оправдать мою безвременную гибель на скользкой, засыпанной снегом, замученной ветром дороге.

– Вам лучше остаться, – поддакнул Герман.

Я откинулась на спинку стула, обвела томным взглядом присутствующих и услышала легкий скрип за дверью. О, могу опять с вами поспорить, это Ада Григорьевна, прижав к груди кухонное полотенце или зеркальный поднос, ожидает моего ответа.

Куда я попала? И что произойдет, когда пробьет полночь? Бом-бом-бом…

– Спасибо, – повторно поблагодарила я, – пожалуй, мне действительно лучше остаться. Я смогу поближе познакомиться с домом, и… и ветер за окном мне совсем не нравится – зима началась слишком резко.

– Герман, позаботься о том, чтобы… чтобы Наташе было удобно, – распорядился Дмитрий Сергеевич, споткнувшись на моем имени.

– Конечно, – ответил тот и выдал короткую вежливую улыбку.

Вот теперь я смело могла выпить красного «Кьянти Классико».

Согласилась я по многим причинам:

а) любопытство,

б) еще раз любопытство,

в) и еще раз любопытство.

Засну я вряд ли, но килограмм разнообразных впечатлений гарантирован. Мне также гарантирована широкая кровать с воздушным матрасом, атласное постельное белье, желтый свет ночника и приятное пробуждение на рабочем месте. Вы часто просыпаетесь на своем рабочем месте? Завтра это произойдет со мной впервые. Рядом с подушкой нужно положить планшет и карандаш, чтобы с первым криком петуха (надеюсь, в радиусе пяти километров их нет) заняться делом.

Выпитое вино приятно растеклось по телу, и в голове зашумело, затарахтело и забулькало. В таком состоянии душа всегда рвется навстречу подвигам, но, увы, придется вести себя прилично.

Кондрашов, пожелав спокойной ночи, направился в кабинет, а Герман взялся проводить меня до спальни. Мысленно хихикая, я двигалась вперед, выбирая, какую же из двух комнат предпочесть… побольше или поменьше? Наверное, побольше, чего уж мелочиться, но, с другой стороны, это бросит тень на мою девичью скромность, которая погибла смертью храбрых свыше десяти лет назад.

Остановилась наша маленькая процессия около двери большой спальни.

– Спокойной ночи, – без эмоций дежурно произнес Герман.

– Спокойной ночи, – дежурно ответила я.