– Где же вы так поздно гуляете, девочки? – спросил он, улыбаясь.
Солька, как и положено всем трусливым мышам, выскочила из лифта, как бы давая понять, что она-то к сейфу уж точно никакого отношения не имеет. Альжбетка тоже сделала шаг вперед, но по другой причине: устоять перед таким мужчиной она просто не могла… и в лифте остались я и сейф.
Я покосилась в сторону нашей добычи, вычислила траекторию, провела луч, прикинула и пришла к выводу, что Воронцову за большой стенкой лифта сейфа не видно. Шокируя девчонок, я, радушно улыбаясь, нажала кнопку нашего этажа и вышла из лифта. Дверцы за моей спиной захлопнулись, и лифт, дребезжа, отправился наверх.
– Здравствуйте, Виктор Иванович, – сказала я, – познакомьтесь, девочки, это мой начальник.
У Альжбетты какая-то странная одежда: она у нее, похоже, дрессированная, а может, шмотки просто читают ее мысли и исполняют их, не желая огорчать свою хозяйку?
Верхняя пуговка на блузке расстегнулась совершенно самостоятельно, левое плечико блузочки поехало вниз, обнажая мраморную кожу и кружевную бретельку лифчика…
– Что же ты не говорила, что у тебя такой интересный начальник? – запела Альжбетка свои чарующие песни.
– Для себя берегла, – продолжая улыбаться, сказала я и как бы случайно вернула плечико блузки на место, а то простудится еще… подруга все-таки…
– Меня зовут Солька, – осмелела учительница ботаники.
И вот она, минута триумфа!
– Альжбетта, – протягивает эта каланча – метр восемьдесят плюс каблуки.
– Мне очень приятно, – галантно говорит Воронцов.
– Девочки, а вы не забыли, что там где-то высоко-высоко вас ждет приятный сюрприз? – спрашиваю я.
Солька тут же подскакивает и бежит по ступенькам вверх: три миллиона для нее достаточный стимул, чтобы преодолеть несколько лестничных пролетов за две секунды, а главное, пренебречь импозантным мужчиной.
Альжбетка же несколько из другого теста, ее тоже манят деньги, и она бы побежала наверх не задумываясь, но тут рядом – только руку протяни – живой, теплый и бесподобный Воронцов!
– Солька! – кричу я. – Ты кое-что забыла!
Она оборачивается, видит, что Альжбетка не может сама себе помочь, бежит обратно, хватает ее за руку и тащит вверх. Альжбетка плохо преодолевает ступеньки, потому что мысленно она все еще стоит около лифта, напротив Воронцова.
– Да шевелись ты, курица, – подгоняет ее Солька, и они исчезают за лестничным пролетом.
Мне же остается только надеяться, что лифт сейчас стоит раскрытый на нашем этаже, что тетя Паша там не моет полы, что Потугины крепко спят и что Воронцов ничего не видел и ни о чем не догадывается.
– Ты почему так поздно приходишь домой?
– А вам-то что?
– Беспокоюсь за бесценную сотрудницу.
– Так это все из-за вас: отгулов не дали, так что приходится любимую мамочку по ночам проведывать.
– Ты хочешь, чтобы я в это поверил?
– Солька! – крикнула я. Где-то на третьем этаже между перилами появилась Солькина голова. – Где мы были?
– У твоей ненормальной матери, – ответила она и исчезла.
– Я чиста и невинна, а вы меня вечно в чем-то подозреваете, – улыбаясь, сказала я. – Сами-то что здесь делаете?
– Волновался.
Воронцов взял мою руку, сжал пальцы, потом его рука скользнула к моему локтю… Я занервничала.
– Иногда многие вещи кажутся всего лишь игрой, – сказал он, – а потом все очень плохо заканчивается.
– К чему вы это?
– Люди, которые сегодня приходили в мой кабинет, – твои соседи.
– Я знаю.
– И они искали Селезнева, а он вообще-то мертв.
– Я знаю.
Воронцов сжал мой локоть.
– Подумай, твоя ли это игра… Чего ты хочешь?
Я взглянула в его глаза: каштаны уже набирали силу, зеленые почки набухли, и оставалось лишь мгновение, чтобы листья расправили свой узор…
– Я хочу, чтобы вы поцеловали меня.
Воронцов улыбнулся и погладил меня по щеке.
– А твоя ненормальная мама разве не будет против?
– Будет.
– Тогда, пожалуй, мы повременим.
Развернувшись, он направился к двери, а я стала медленно подниматься на свой этаж.
Моя квартира была нараспашку: посередине коридора стоял сейф, заботливо прикрытый Солькой моим кухонным полотенцем. Я так и не поняла – она хотела его украсить или спрятать под этим носовым платком… Альжбетка сидела на тумбочке и обмахивала лицо рекламным проспектом, а Солька, приложив ухо к дверце сейфа, крутила колесики и слушала.
– Пока не тикает, – объявила она, – но я переберу все комбинации.
– Все сейчас встают и быстренько отправляются по месту прописки, – сказала я, вешая сумку на крючок.
Глава 21
Семенов оказывается Хрустящим Батончиком, и мне ничего не остается, как стать Сладким Персиком
Слева лежали просто фантики, рядом красовались фантики, в которые были завернуты пережившие клиническую смерть жевательные резинки, справа – горочка мелочи и визитки, накопленные лет за пять: кафе, солярий, психоаналитик, химчистка… Все это складировалось во внутренних карманах моей сумки. Посередине возвышалась гора косметики: замусоленные тюбики с тональным кремом, зеркальце с отбитым углом, помады, пахнущие так, что их можно было спутать с гуталином, пудра, которую было страшно открывать, потому что она когда-то упала со второго этажа, карандаши и прочая ерунда, а на вершине всей этой кучи барахла лежал перстень с черным камнем.
Пока шло совещание, я разбиралась в своей сумке. Делаю я это раз в пять лет, а сегодня был как раз подходящий день, чтобы провести достойную меня ревизию.
Дверь открылась, и с совещания повалил народ.
Юра кивнул мне и направился в коридор, Крошкина Людмила Григорьевна протащилась мимо меня в свой кабинет, Гребчук хлопнул стопкой бумаг о мой стол, и фантики, скучавшие по обмусоленным жвачкам, разлетелись по его поверхности.
– Никакой у вас культуры поведения, Виталий Игоревич, – сказала я, – не видите, что ли, я прощаюсь с прошлым.
– Прости, – сказал Гребчук, – это надо перепечатать, Воронцов велел передать.
