запястий, сотрясение мозга, но повреждений черепа не было.

— Несколько лет назад? До того, как начались мигрени?

— Да вроде так.

— А помимо того сотрясения ничего не было?

— Кажется, нет.

Вообще-то ему не следует подобным образом выжимать из меня ответы. Карлайл слишком опытен, чтобы делать такие ошибки и раскрывать мне свой план.

— Дэнни, по правилам я обязан спросить прямо: вы когда-нибудь задумывались о самоубийстве?

Лишь с помощью многолетней практики эксперты учатся задавать подобные вопросы бесстрастно, без малейшей тени эмоций.

— Нет, никогда.

— А в семье или среди родственников были случаи суицида?

— Нет.

Честнее было бы ответить «да». Папа поднёс к виску бутылку и на протяжении многих лет нажимал на курок. Именно это нужно Карлайлу. Наследственная депрессия — чем не диагноз?

— Помимо средней школы и нашего сегодняшнего разговора когда-нибудь обращались к психиатру?

— Нет.

— А к психотерапевту, аналитику или другому специалисту подобного профиля?

— Тоже нет. Хотя постойте, после сотрясения меня направили к аналитику, но та девушка просто провела тестирование: ни о детстве, ни о наркотиках не спрашивала.

Карлайл кладёт ручку на кремовый файл с моей фамилией на ярлычке и переплетает пальцы.

— Дэнни, мы почти закончили, — объявляет он.

— И что вы решили?

Ну, давай, как можно равнодушнее и безразличнее!

— Относительно вашего фактора риска? Думаю, никакой опасности вы не представляете. Я не ошибся?

— Нет, конечно, нет! Я ужасно хочу домой.

— Считайте, что вы почти дома. Однако меня беспокоят ваши мигрени: с одной стороны, они не прогрессируют и не становятся чаще, с другой — причин их появления я не вижу. Возможно, они передались вам генетически со стороны отца или стали следствием сотрясения мозга. Мигрени вообще плохо поддаются лечению, а раз в вашем случае они стали косвенной причиной передозировки, необходимо провести более детальное обследование.

— Понял, запишусь к вам на приём.

— Да я не о том. Лечение может оказаться долгим и дорогостоящим. У вас есть медицинская страховка?

— Угу.

— Тогда я выпишу официальное направление, чтобы страховая компания оплатила хоть часть курса.

— Спасибо, вы очень любезны. Спокойнее, только без спешки и глупостей!

— Странно, что вы видите синий цвет. Вообще-то похоже на оптическое расстройство, однако, по- моему, всё намного серьёзнее.

— Наверное, у меня глаза чувствительные. Синий блокируется гораздо меньшим числом фоторецепторов, чем любой другой цвет, поэтому я только его и вижу.

Над обшарпанным столом повисает неловкая пауза.

— Откуда вы это знаете?

Вопрос пустяковый, так что отвечаю быстро:

— Я же говорил: папа был окулистом!

— Верно, вот мы к нему и вернулись. Ваш отец мучился мигренями и умер от аневризмы.

Да нет, по моим данным, он ещё жив. Окончательно опустился, загремел в тюрьму или бродяжничает. Возможно, ищет меня. Возможно, я даже проходил мимо него, спящего в сточной трубе.

— Он принимал какие-то лекарства, — продолжает эксперт. — К сожалению, его истории болезни у меня нет, а она бы очень помогла.

— Прежде чем я начну лечение, постараюсь что-нибудь узнать. — Нужно говорить как можно беззаботнее и в то же время изображать заинтересованность.

— Не беспокойтесь, я уже связался с окружным департаментом психиатрии. Они запросят необходимые документы.

Поднимаю испуганные глаза: пусть увидит панику.

— Это займёт некоторое время, — не унимается Карлайл, — но обычно с бюрократическими проволочками мы справляемся лучше, чем родственники усопших. Раз ваша сестра — смотритель родительского дома, неплохо бы связаться с ней. Думаю, она сообщит что-нибудь полезное.

Паника переходит в «страстное желание поскорее отсюда убраться».

— Я спрошу у неё.

— Дэнни, вы в порядке?

— Просто проголодался… Хочу скорее домой!

— Конечно-конечно. Ваша сестра замужем, какую фамилию она сейчас носит? Или, может, её домашний телефон оставите?

— Ричард, объясните кое-что, — на моём лице крайнее недоумение, — чего вы добьётесь, получив историю болезни моего покойного отца?

— Дэнни…

— У меня была мигрень, вы сами так сказали, а теперь почему-то приходится сидеть в этой коробке с вами, совершенно незнакомым человеком, рассказывать о наркотиках, обо всех женщинах, с которыми спал, обо всех «приводах», копаться в дерьме, вспоминая это, — я растопырил левую руку, подсунув Карлайлу чуть ли не под нос, — заново переживать смерть родителей после того, как мне промыли желудок и сделали дефибрилляцию, после жуткой четырёхдневной боли…

— Дэнни, немедленно перестаньте кричать!

Двойной стук, и в зарешеченном окне появляется обезьянье лицо Уоллеса.

Глубоко вдыхаю через нос, выдыхаю через рот, вызываю в памяти запах Кеариных духов, сжимаю и разжимаю кулаки. Эксперт делает Уоллесу знак: мол, всё в порядке, иди.

— Дэнни, с вами всё в порядке? Может, вы о чём-то умолчали? — Голос мягкий, полный сочувствия, вкрадчивый. — Я хочу вам помочь.

Самые страшные вещи, с которыми я когда-либо сталкивался, исходили от тех, кто хотел помочь помимо моей воли.

— Не надо помогать, — шепчу я. — Хватит с меня дерьма, больше не вынесу. Пожалуйста, дописывайте официальное заключение и идите домой.

— Дэнни!

Вытираю лицо, удивлённо смотрю на слёзы, серебряными каплями стекающие с пальцев.

— Дэнни, посмотрите на меня, пожалуйста!

— Что такое?

— Вы сказали «официальное заключение», откуда знаете, что это именно так называется?

— У нас в колледже была психология. — Делаю глубокий натужный вдох. — После практических занятий заставляли писать заключение.

— Простите, Дэнни, понимаю, вам пришлось нелегко. Ещё чуть-чуть, обещаю. Посидите здесь, я допишу отчёт, а потом распоряжусь, чтобы вам вернули личные вещи. Если хотите, дам талончик на обед в кафетерии.

— Спасибо огромное. И вы тоже, пожалуйста, меня простите.

— Всё в порядке!

Карлайл ушёл, оставив меня наедине с бешено бьющимся пульсом и призрачным жужжанием