яркий, слепящий глаза свет. Может, разлепить веки и, взяв старые плечики, выцарапать своё имя на сетчатке глаз?

— Как вас зовут? — не унимается мексиканец.

— Джонни. — Язык будто смолой обмазали, и сложное движение ему явно не под силу. Остров Эллис [1] так немало имён перепортил: разве могли тугоухие инспектора со звёздно-полосатыми штампами разобраться в тонкостях славянского произношения? Звук «дж» появляется на конечном этапе развития речи, то есть года в четыре, в моём случае — в семь. Наркосодержащие препараты вроде перкоцета прежде всего поражают как раз те области мозга, что отвечают за речь и память, так что мой ответ прозвучал неразборчиво: «Шонни».

— В водительских правах стоит «Мартин», — удивился другой голос. — Джон — его второе имя.

Вместо «да» из горла вырвалось мычание.

— Мартин, знаете, какой сегодня день недели? Вчера была зарплата, выходит, сегодня четверг. Из- за черепобойки я не смог забрать чек, значит, придётся сделать это завтра, если в больнице не застряну. Денег не осталось, последнюю пятёрку спустил на пиво в «Дрезден рум». За Джимми должок, поэтому лучше ему прийти, и поскорее. С другой стороны, если особо не напрягать его, он не будет напрягать меня.

— Джимми мне должен, — попытался сказать я.

— Мартин, постарайтесь открыть глаза. Ну же, давайте посмотрите на меня!

Из приёмного отделения — прямиком на психиатрическую экспертизу. Испытание не из лёгких, похоже на отхаркивание полупереваренной шпильки или взлом замка зубами. Пришлось, порывшись в памяти, припомнить всё, что я когда-то прочёл в кабинете доктора Гейнза, и заранее подготовить ответы: примерный список вопросов и заданий я уже знал.

Экспертизу проводила вымотанная девушка-интерн, вчерашняя выпускница. Тенниски на толстой подошве, мятая юбка до колен, совершенно неподходящий к ней свитер и черное облако вьющихся волос, торчащих в разные стороны вопреки законам гравитации. Руки до самых запястий покрыты россыпью мелких ссадин и паутиной царапин. Ни малейшего намёка на украшения.

Девушка наслаждалась самим процессом беседы, просмотром моего короткого досье, заглядывала в шпаргалку по проведению экспертизы, неумело её от меня скрывая. Короче говоря, олицетворяла всё то, что я презирал: куцее всевластие госслужащего. Судя по рукам, самое близкое ей существо — кошка, значит, нет ни мужа, ни друга, ни подруги. Ненавидит всех, кто живёт ярче и интереснее, чем она.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает недавняя студентка.

— Страшно устал и хочу домой.

— Мистер Келли, вам сейчас хорошо или плохо?

— Хорошо. — Да, легко не будет, я ведь с самого детства с экспертами не разговаривал. В то время я ещё говорил им правду и не понимал, какой вред может принести откровенность. Зато теперь понимаю.

Записав всего одну строчку, девушка спросила, как и почему произошла передозировка, и дважды поднимала руку — грубое нарушение протокола, — когда мои ответы казались ей приукрашенными. Тремя существительными в тесте на память были «кот», «плед» и «малыш». Вчерашняя выпускница путала термины «признак» и «симптом». Вряд ли она когда-нибудь получит лицензию.

— Мистер Келли, я оформляю вам условную выписку. Думаю, передозировка была случайной, но безосновательные жалобы на мигрень являются признаками соматоформного расстройства. Сделаю в вашем досье запись и через три недели жду на повторный приём. Нужно провести дополнительные тесты.

Резюме: на месте новоиспеченная специалистка диагноз поставить не в состоянии, хочет, чтобы я пришёл снова. А ведь от неё всего-то требовалось предоставить отчёт для врача «Скорой помощи».

Я пообещал вернуться и уже за воротами клиники дал ещё одно обещание, на этот раз себе: в следующий раз подготовлюсь как следует. На повторный приём, естественно, я не явился, а разыскать меня интернша не смогла.

Шарон перестала работать в клубе вместе со Вспышкой, и пришлось ей начать всё сначала. Шарон были нужны деньги, метадон, «чистые» анализы мочи и еженедельные визиты к наркологу. Если всё сложится хорошо, ей отдадут маленького Пола, родившегося весом два килограмма семьсот семьдесят граммов. Папочку как ветром сдуло, едва она призналась, что беременна. Вскоре после этого её арестовали за хранение наркотиков. Шарон нужно было работать, то есть носить подносы где-нибудь в «Шипз» или «У Бенни», совсем как моей маме. Работать — значит вкалывать в ночную смену, кормить новорожденного, и всё это под пристальным вниманием государства, контролирующего её и её мочу. Незавидная перспектива для женщины, привыкшей зарабатывать шестизначные суммы и спускать всё до последнего цента.

— Вот тысяча баксов, — сказал я. — Ты моя жена, а Пол — наш сын. Давай оформим ему карточку соцстраха. Когда всё закончится, получишь ещё тысячу.

— У него уже есть карточка.

— Знаю.

На свидетельство о крещении и больничную справку о рождении ушло пятьдесят пять минут, и вскоре из окружного архива прислали свидетельство о рождении на имя Пола Джона Макинтайра.

— Его второе имя Майкл, — вяло протестовала Шарон.

— Было Майкл — стало Джон.

Я подал заявление на паспорт и номер соцстраха и, естественно, получил письменные отказы. Свидетельство о крещении и справка о рождении — раунд второй. Четыре жалобы в окружной архив с копиями отказов из соцстраха и полицейского управления штата. Я настаивал: они спутали 1985-й год с 1958-м — серьёзная ошибка, надо исправлять!

На оформление ушло время, но я не спешил. В архиве работают медленно, значит, неэффективно, значит, по серийному номеру документа не определят, что я вру. Так и случилось: прислали и новое, заверенное печатями свидетельство, и сопровождающее письмо, всё что угодно, только бы отделаться от проблемы, то есть от меня.

Мартин Келли перестал существовать, когда Шарон взяла деньги и уехала с Полом к родителям в Виргинию, чтобы начать новую жизнь. Я получил новое свидетельство о рождении, а вместе с ним — чистые права, кредитную историю и психиатрическое досье. В общем, стал Полом Макинтайром.

Я не знал, что делать со Вспышкой, не знал, что к ней чувствую. О человеческих отношениях у неё свое представление, ярче всего проявляющееся во время секса: она привыкла воздействовать на самые низменные чувства мужчин, так что вряд ли будет по мне скучать. Аппетиты Джимми росли с каждым днём. Он всё говорил, что хочет познакомить меня с «важными людьми, которые очень ценят мою работу и строят большие планы».

В итоге я решил ничего не говорить Вспышке, не выяснять, какие планы строят относительно меня Джимми и его люди, ни с кем не прощаться.

Я просто исчез.

Натали написала мне целых пятнадцать любовных писем. Округлый девичий почерк, смайлики, сердечки. Двадцать четыре года, своя машина («BMW» лоснящегося чёрного цвета), выплаченный кредит за квартиру в Марина-дель-Рей. Шикарная девушка, питающая слабость к замкнутым парням вроде меня. Но встречаться с ней означало прыгать выше головы. Мои лучшие вещи казались линялыми тряпками по сравнению с коллекционной одеждой её друзей: на ярлыках нью-йоркские сокращения, причудливые французские и итальянские имена — хоть глянцевые журналы не листай! Я тщетно пытался соответствовать.

На протяжении шоу в «Кокосовой пальме» мы переглядывались раз семь, с каждым разом всё многозначительнее.

Бармен принёс ей коктейль (по-моему, ром с колой), мне — бурбон, и я помахал ей двадцаткой: мол,