но все же неплохой малый, и если он узнает, что случай лишил его четверти миллиона, оставив без гроша за душой, лишь с офицерским патентом в полку и заданием сопровождать тюремный корабль, – он может негодовать на судьбу.

– А как случилось, что деньги все же достались сыну сэра Дивайна?

– А вот как: старый Дивайн послал за нотариусом, чтобы изменить завещание, но с ним произошел апоплексический удар, очевидно, от ярости. Когда утром взломали дверь его комнаты, он был уже мертв.

– А сын его где-то в море, – заметил мистер Викерс, – и ничего не знает о том, что ему досталось такое огромное состояние. Прямо как в романе.

– Очень рад, что деньги проскочили мимо Фрера, – мрачно отозвался Пайн, упорствуя в своем предубеждении. – Не встречал более неприятной физиономии даже там, среди моих желтых курток.

– Боже мой, доктор Пайн, разве можно так говорить? – воскликнула миссис Викерс.

– Поверьте, мэм, многие арестанты люди из хорошего общества. Среди них, там внизу, есть воры и мошенники, которые вращались в свете.

– Несчастные люди! – воскликнула миссис Викерс и оправила юбки. – Джон, я хочу выйти на палубу.

И все присутствующие встали, как по сигналу.

– Послушайте, Пайн, – сказал капитан Блант, когда они остались вдвоем, – мы с вами вечно встреваем в чужие дела.

– Нет, это женщины на борту вечно путаются под ногами, – ответил Пайн.

– Я надеюсь, доктор, вы шутите, – раздался подле него глубокий нежный голос. Это была Сара Пэрфой.

– А вот это настоящая женщина! – воскликнул Блант. – Мы только что говорили, хм… о ваших глазах.

– Ну и что? – спросила она, глядя на него в упор. – Быть может, они того стоят?

– О да, разумеется! – ответил капитан. – У вас самые красивые глаза на свете и самый прелестный рот… хм…

– Прошу вас, капитан Блант, позвольте мне пройти. И, прежде чем восхищенный капитан успел помешать ей, она скромно удалилась в каюту.

– Недурна штучка, а? – спросил Блант, глядя ей вслед. – Между прочим, девушка с перцем.

Старый Пайн втянул огромную понюшку табаку.

– Девушка с перцем? Вот именно. Послушайте, что я вам скажу, Блант: не знаю, где Викерс ее подцепил, но если бы мне когда-нибудь пришлось с ней столкнуться, я бы скорее доверил свою жизнь самому отчаянному из этих межпалубников, нежели ей.

Блант рассмеялся.

– Не думаю, чтобы она стала долго колебаться перед тем, как зарезать человека, – сказал он, поднимаясь. – Но мне пора на палубу, доктор.

Пайн медленно последовал за ним.

«Я не считаю себя знатоком женщин, – подумал он, – но не ошибусь, если скажу, что у этой девушки есть в прошлом какая-то история. Непостижимо, что могло привести ее на этот корабль в качестве горничной?» Держа трубку в зубах, он направился по опустевшей палубе к главному люку. Обернувшись и увидев, что женщина в белом порхает взад и вперед по корме и что к ней присоединилась некая личность в темном, он пробормотал про себя: «Клянусь, она замышляет что-то недоброе».

В это мгновение его тронул за плечо солдат, только что вынырнувший из люка.

– В чем дело? – спросил Пайн. Солдат вытянулся и отдал честь.

– Простите, доктор, один из арестантов заболел. После обеда ему стало очень плохо, поэтому я решился вас побеспокоить, ваша честь.

– Ну и болван! Что же ты раньше мне не сказал? – выругал его Пайн, который, несмотря на свою грубость, обладал добрым сердцем. Выбив пепел из своей только что выкуренной трубки, он заткнул ее свернутой бумажкой и последовал вниз за солдатом.

Тем временем женщина, являвшаяся предметом подозрений угрюмого доктора, наслаждалась относительной прохладой ночного воздуха. Ее госпожа с дочкой еще не выходили из своей каюты, а мужчины еще не успели докурить вечерние трубки. Тент был убран, звезды сияли в безлунном небе, стража перешла с кормы на шканцы, и Сара Пэрфой прогуливалась взад-вперед по опустевшей корме, оставшись с глазу на глаз с самим капитаном Блантом. Дважды она молча прошла мимо него, а на третий раз капитан, тревожно вглядывавшийся в сумрак, заметил призывный блеск ее больших глаз и подошел к ней.

– Милая девушка, вас не обидело то, что я сказал вам сегодня? – спросил ее капитан.

Она притворилась удивленной:

– О чем вы говорите?

– О том, хм, что я позволил себе некоторую вольность. Признаюсь, это было дерзостью с моей стороны.

– Ну что вы? Разве это дерзость?

– Благодарю за снисходительность! – ответил капитан, несколько смущенный тем, что выказал свою слабость этим признанием.

– Вы могли бы позволить себе вольность только в том случае, если бы я вам это позволила.