добавил:

– Как вам известно, мой брат Абдулла бен Рашид является членом шуры Исламии. Что вы хотели от меня узнать, мистер Макинтайр?

– Я намеревался спросить у вас насчет шуры и посоветоваться, как вести себя Америке, чтобы избежать продления периода враждебности. Я полагаю – подчеркиваю, это мое личное мнение – что наши страны способны мирно сосуществовать, если только шура не возьмет такой политический курс, который сделает это для нас неприемлемым.

– Что вы понимаете под «таким политическим курсом»? – сдержанно спросил Ахмед.

– Политический курс, который будет поощрять укрепление ваххабизма, экспорт терроризма и забвение прав человека. Политический курс, который поставит целью приобретение оружия массового уничтожения и соорудит заслон продаже нефти на какой-нибудь конкретный рынок. Впрочем, я не политик и не уполномочен вести переговоры. Я уже сказал, что пришел, чтобы получить информацию.

– Вы оказались в грязных трущобах Манамы, потому что не в состоянии получить сведения от вашего посольства в Эр-Рияде. Вы его закрыли из боязни, что нам не удастся понять друг друга. – Ахмед поерзал на стуле. – Хорошо, слушайте. Заявления вашего правительства и особенно Пентагона свидетельствуют о том, что вы не желаете принять того, что случилось в моей стране. Династию Ас-Саудов отрешили от власти, и бывшие правители сбежали с народными деньгами. А ваши министры вступают с ними в сговор, намереваясь вернуть на трон. Это заставляет некоторых членов шуры искать возможности, чтобы защитить Исламию от Америки. И укрепляет позиции тех, кто делает ставку на ваххабитов.

Макинтайр заговорил спокойно и мягко:

– Доктор Рашид, боюсь, я не знаю всех фракций совета шуры, однако мне представляется, что ваш брат Абдулла был членом «Аль-Каиды». Я не в курсе, убивал ли он лично моих сограждан, но тот факт, что в вашем правительстве заседают нынешние или бывшие террористы, сильно осложняет нормализацию отношений между нашими странами.

Ахмед порывисто встал, роба белым смерчем взвилась вокруг его фигуры. Врач-шпион застыл у пустой витрины, где днем выставляли халяльное мясо, сложил руки на узкой груди и посмотрел сверху вниз на американца.

– Вы имели дело с премьер-министрами израильтянами, которые до этого состояли в рядах террористов и собственноручно убивали англичан. Вы ведете переговоры с палестинскими лидерами, которых раньше сами называли террористами. Вы принимаете в Белом доме ирландских боевиков. А кто такой, скажите на милость, ваш Сэмюэл Адамс,[69] в честь которого названо пиво? Разве не террорист? Мой брат действовал так, чтобы освободить народ от гнета несправедливого, обкрадывающего его режима. И бывало, сотрудничал с неблаговидными людьми. А вам, мистер Макинтайр, неужели никогда не приходилось сотрудничать с неблаговидными людьми?

– Я не сомневаюсь, что за два с лишним столетия американское правительство наделало множество ошибок, – ответил заместитель директора РАЦ. – Но с другой стороны, оно сделало больше любой другой власти от основания мира для утверждения демократии и прав человека. А Сэм Адамс – патриот своей страны.

– Мой брат тоже патриот своей страны, – парировал Ахмед. – Абдулла видел, что ваши войска остаются у нас после войны с Ираком, хотя вы обещали вывести их, как только завершатся военные действия. Он видел, что Америка поддерживает Ас-Саудов, чтобы иметь свободный доступ к нашей нефти. Вы расходуете нефти больше, чем кто-либо другой. При ваших развитых технологиях вы могли заняться разработкой альтернативного топлива, но вы этого не делаете. Спрашивается, почему? Да потому что считаете, что у вас есть особое право на крупнейшее в мире месторождение черного золота. Пусть другие ломают себе голову. И никому не интересно, как Ас-Сауды поступают с наворованными деньгами. Никому не важно, как они управляют королевством.

Макинтайр повернулся к Ахмеду и, чтобы снять возникшее между ними напряжение, принял свободную позу, положив ногу на ногу.

– Случается, что террористы отрекаются от терроризма, особенно если приходят к власти или садятся за стол мирных переговоров. Мы бы приветствовали такое поведение со стороны руководителей Исламии. Но я говорил серьезно, когда заметил, что нам мало известно о группировках в совете шуры, и мы опасаемся сделать неправильный шаг и тем самым укрепить позиции тех, кого не следует. Главным образом потому, что мы не знаем, кто есть кто и что происходит в вашем высшем органе власти. Его заседания не транслируются ни по «Си-спэн», ни по «Аль-Джазире». Возможно, если мы найдем пути для диалога, у нас появится больше информации.

Рашид опустил руки и подошел к столику.

– Хорошо, Рассел, давайте поговорим. – Он сел и пригубил пепси. – Поскольку Америка ведет себя так, словно намеревается устроить в нашей стране контрреволюционный переворот и реставрировать власть династии Ас-Саудов, оппоненты брата в шуре вступили в переговоры с китайцами. На прошлой неделе я прочитал в «Вашингтон пост», что вы обнаружили в Исламии новые китайские ракеты. На них нет ядерных боеголовок, но их захотят приобрести, если продолжать подталкивать к этому определенных членов совета.

– Америка заморозила счета Ас-Саудов, но не спешит возвратить нам деньги, и от этого брату сложнее противиться введению законов шариата и другим проявлениям ваххабизма. Когда он говорит, что такие действия заставят весь современный мир отвернуться от нас, ему возражают, что Исламию уже успели отвергнуть и мы не в состоянии получить преимуществ от технологической революции.

Макинтайр удивлялся странному сочетанию в одном человеке психологии западного врача и защитника идеологии радикального исламского правительства, которое пришло к власти благодаря насилию. Ему захотелось больше о нем узнать.

– Вы утверждаете, доктор Рашид, что ваш брат сопротивляется тому, чтобы религиозные законы шариата стали основой законодательной системы Исламии? Что он противник экспорта ваххабитской философии ненависти к немусульманам?

Ахмед встал и прошелся в угол, то ли чтобы сосредоточиться, то ли чтобы успокоиться, прежде чем ответить.

– Так вы не желаете, чтобы мы экспортировали ваххабизм? Как это делали ваши друзья Ас-Сауды? А что вы знаете о ваххабизме? Ведь в вашем сознании он связан исключительно с «Аль-Каидой». Вы хоть знаете, что ваши так называемые ваххабиты даже не употребляют этого термина?

– Нет, я этого не знал, – спокойно отозвался Макинтайр. – Зато я знаю, что Ас-Сауды оплачивали строительство и функционирование мечетей и медресе в шестидесяти странах при условии, что в них насаждают ненависть к немусульманам и призывают смерть на голову Израиля и Америки.

Ахмед рассмеялся:

– Ненависть не только к немусульманам. Но также к мусульманам-шиитам и представителям большинства философских направлений мусульман-суннитов, поскольку считали их политеистами.

Расти был озадачен, и это отразилось на его лице.

– Мусульмане – политеисты? Что это такое? Я всегда считал, что монотеизм – основной догмат ислама.

Ахмед не ответил, только презрительно покачал головой. Но, немного помолчав, объяснил:

– Вы не владеете ключом. Явились в наш мир, расспрашиваете, как мы живем, как функционирует наше правительство, но ничего не знаете о нашей культуре и истории.

Макинтайр откинулся на спинку стула.

– Послушайте, доктор, мне не требуется вдаваться в нюансы религиозных диспутов тысячелетней давности, чтобы понять, что здесь считается достойным убивать американцев. Смертник подрывает себя, и семьдесят две девственницы радостно встречают его на небесах. Это не религия, а какая-то чушь! – Он почувствовал, что его голос звучит слишком громко и враждебно. – Ну, хорошо, что еще, по вашему мнению, я не знаю, а должен бы знать?

– Начнем с отношений Ас-Саудов с ваххабизмом, – улыбнулся Ахмед. – Речь не о том, что кто-то из королей принял это учение. Без ваххабизма не было бы Саудовской Аравии.

– Вы правы, – согласился Расти. – Мне было бы интересно послушать эту историю. Признаю, мне следовало бы ее знать.