основателя рода Мнишеков, а правее его — портрет его жены, тоже родоначальницы Мнишеков. Вправо и влево, как ожерелье драгоценное — портреты многочисленных потомков, до самого последнего: сандомирского воеводы и его довольно молодой еще жены. И что выходило за рамки общего — портрет их дочери Марины, хотя и юной летами, но столь же величаво-надменной, как и все остальные, удостоенные чести висеть на стенах.

Богдан собирался было задать вопрос, отчего Дмитрий Иванович не встретил их хотя бы здесь, в гостиной, но воевода опередил его:

— Царевич занят сердечными делами, а это важнее всего на свете. Я не посмел оторвать его от коханы.

Бельскому ответ ничего не пояснил, но он воздержался от лишних вопросов, надеясь все выяснить в свое время.

Хозяин пригласил гостей подкрепиться после долгого пути и уже за столом с гордостью заявил:

— Пока ты, князь Адам, развлекал московского гостя охотой, я не сидел сложа руки. Для начала скажу одно: лишь коронный гетман Ян Замойский продолжает упорствовать, но уже не так рьяно, большинство же ясновельможных панов горит желанием помочь русскому царевичу обрести законный трон. Некоторые из них прибудут в мой дом, тогда мы поведем деловые разговоры, пока же станем наслаждаться яствами и питьем, какие имеем по благословенной воле Господа Бога нашего.

Обед долгий. Очень даже долгий. Богдану не терпелось повидаться с подопечным, пересказать ему, что уже сделано, что делается и что намечается делать в Руси, чтобы он вошел в нее со славой и не встретил серьезного сопротивления, но вынужден был подчинять себя обстоятельствам. Он уже начал понимать, сопоставляя полученные от Вишневецкого сведения и поведение Мнишека, что Дмитрий ведет какую-то хитрую игру.

«Ничего! Разберемся…»

Конечно, разобраться Богдан разберется, но воспротивиться хитрому ходу сандомирского воеводы не сможет. Так развернутся события.

Когда наконец обед закончился, Мнишек велел узнать волю царевича Дмитрия: готов ли он посетить гостиную или намерен встретиться с приехавшими к нему в своих апартаментах?

Ответ такой:

— Ваша дочь, ясновельможная панночка, предпочитает видеть гостей у себя, где с ней князь Дмитрий.

— Олух! Не князь, а царевич! А если князь, то — великий. Больше не делай оговорок.

— Слушаю, ясновельможный пан.

Богдан с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться, так наивно была разыграна сцена. Бельскому хорошо известно из различных обменных грамот, как в первоначальных вариантах которых величались самодержцы всей Руси — князьями Московскими. Не более того. С большим трудом добивались вписывать в текст царские титулы. Ну, ладно, там дипломатия, но здесь, если ты намерился помочь царевичу занять по закону принадлежащий ему трон, чего ж унижать? Не оговорка слуги, а специально отрепетированная скоморошина.

Маленькая неловкая пауза, и воевода Юрий Мнишек обратился к гостям:

— Придется идти нам. Капризам женщины подчиняются даже короли.

То что оружничий увидел, войдя в комнату Марины Мнишек, буквально ошеломило его. Марина сидела, откинувшись на спинку мягкого кресла, разомлевшая от ласк, щеки ее пылали, глаза затянула поволока, царевич же сидел у ее ног на низком пуфике и гладил стройную ножку девы, чуточку приподняв кружевной подол бархатного, шитого золотом платья. И что еще поразило Бельского, ни Марина, ни Дмитрий Иванович даже не смутились, когда к ним вошли гости — они либо ловко притворились, что не видят вошедших, либо и в самом деле витали в мире грез.

— Мариночка, дочь моя, к тебе гости, — громко проговорил Юрий Мнишек, чтобы вернуть влюбленных в мир грешный, земной, а когда она встрепенулась, то мягко отвела руку Дмитрия от своей ноги и величаво поднялась. Дмитрий последовал ее примеру. И чтобы не возникло неловкой паузы, Мнишек проговорил с гордостью:

— Ровно через неделю у них помолвка.

Ну, это уже совсем из ряда вон. Кто же примет Дмитрия Ивановича всей душой, если он в обозе своем повезет жену-папистку?!

И еще что не легло Бельскому на душу: Дмитрий Иванович без бороды и даже усов, каким он был сам, на какое-то время опозоренный. Теперь вот она отросла, не такая, конечно, как прежде, но все же — борода. А как можно мужчине уподобляться женщине, оголяя свое лицо?!

«Подскажу. Если хочет венчаться на царство, пусть не перечит русским нравам. С помолвкой тоже стоит повременить».

— Здравствуй, Дмитрий Иванович. Рад видеть тебя во здравии, — приветствовал царевича Бельский. — Приехал я на серьезный разговор и с подарками. На разговор опекуна.

— Я буду готов к нему завтра. О времени извещу.

Больно кольнули эти слова Богдана, но что он мог ответить? Перед ним — царевич. Будущий государь, вполне понявший свое преимущество перед слугами. Преданность ему он воспринимает как должное, как верное холопство.

«Плюнуть на все и уехать в Белый?! — вспыхнула услужливо мысль. — Пусть сам как хочет барахтается!»

Но завет Ивана Грозного? Грех перед Богом не исполнить духовную царя-батюшки, который так благоволил к нему, Бельскому. Нет, не плевать на все, теша мелочную обиду, а кинуться спасать заблудшего.

Когда в назначенный для него час Богдан вошел в покои царевича, подготовившись говорить с ним резко, вплоть до угрозы оставить без попечительства, то поразился случившейся перемене. Дмитрий встретил опекуна с поклоном, усадил в кресло, специально для царевича сделанное в виде трона, и начал с извинения:

— Не обессудь, боярин, столь много делающий для меня, что высокомерно вел себя при Мнишеках. Они внушают мне, что наследник русского престола не может и не должен панибратствовать с подданными. Они сами передо мной раболепствуют.

Из всего сказанного Богдан уловил главное: боярин? Не оговорился ли, считая его боярином. Не должно быть. Он же знает, что отец его так и не очинил своего любимца боярством. Не сделал этого и царь Федор Иванович, хотя мог бы за победу в Цареве-Борисове над крымцами. Может, своеобразный намек: стану царем — награжу боярством.

Сделал, однако, Бельский вид, что не удивлен таким величанием, ответил царевичу с улыбкой:

— Видел я, как раболепствует перед тобой Марина Мнишек. Ноги твои гладит да целует.

Царевич вспыхнул. То ли от стыда, то ли от гнева. Верней всего, от гнева. И опекун решил больше не наступать на острие меча. Заговорил иным тоном:

— Князь Адам Вишневецкий, твой дальний родственник, сделал для тебя много больше, чем сандомирский воевода Юрий Мнишек. Князь Адам доложил о тебе королю, сделав тем самым первый шаг к признанию твоего права бороться за престол. А воевода Мнишек ведет хитрую игру. Сам Юрий Мнишек хотя и дожил до преклонных лет, не добился ни великой знатности, ни особого влияния в королевском дворе. У него единственная опора — кардинал Мациевский, его родственник. Тот влиятелен. Благодаря ему Мнишек получил воеводство и должность старосты Львовского и Самборского. Под его управление переданы доходы Червонной Руси. Живи, казалось бы, и богатей, честно служа королю, но он запутался в делах, задолжал с уплатой в казну, как мне поведал князь Адам Вишневецкий, более четырех тысяч флоринов. Он едва избежал суда. Поддерживая тебя, он стремится вернуть милость короля Сигизмунда Третьего.

— Все это, боярин, я знаю. Но знаю и другое: он разыскал свидетелей, чтобы убедить короля в том, кто я есть на самом деле. Что не самозванец я. Он содействовал признанию меня краковским воеводой Зебжидовским Николаем и краковским епископом. Сегодня на моей стороне даже королевский духовник. И все это усилиями Мнишека. Разве я могу от этого отмахнуться? Он один начал серьезно бороться с противниками моей поддержки, особенно с таким настойчивым, как коронный гетман Ян Замойский и, по