— Батоги!

— Батоги!

— Принимаю вашу волю!

Били на помосте. Каждому по тридцать ударов, затем, еле живых волокли в городскую тюрьму.

Народ начал было расходиться, но Богдан остановил довольных своей победой горожан.

— Я прошу вас всех присягнуть на верностью царю, а двоих, самых почитаемых горожан, определить в Москву, где они от имени всех присягнут царю-батюшке в Кремле. В походе они будут моими гостями, а после возвращения, когда соберутся представители от всех городов вашей земли, я с почетом провожу их до Москвы. С почетом будут они и доставлены обратно. И еще я хочу поговорить со старейшинами. Отдельно. После присяги.

Никто из горожан даже не помыслил увильнуть от присяги, но заминка все же произошла, когда настоятель христианской церкви появился с крестом, но Бельский понял настроение солидной части горожан и поступил как прежде, в Карелии.

— Христиане — целуйте крест, мусульмане — зовите своего муллу, многобожники — волхвов.

Мулла словно ждал этих слов. Он тут же появился на площади с Кораном и встал по правую руку попа, а вот с волхвами оказалось сложней, ибо не верил он московскому единобожнику.

— Сегодня он добр, а завтра, по наущению церковников, снова изгонят из города.

Уговоры затягивались, и лишь вопрос пришедших за волхвом: «Что, нам крест или Коран целовать?!» подействовал. Однако волхв встал поодаль от муллы и попа. Принимал присягу, положив руку на плечо дающего клятву верности русскому царю.

Всего час, и площадь пуста. Оружничего зовут на пир, где он сможет поговорить со старейшинами.

— Лучшее, если разговор состоится до застолья, — высказал пожелание воевода, и ему пошли навстречу.

— Воля гостя — святая воля.

Бельский начал было объяснять старейшинам, для какой цели ему нужны помощники из стольнрго града Луговой стороны, но один из старейшин попросил:

— Не говори с нами, как с ягнятами. Скажи, сколько нужно тебе в помощь?

— Хорошо бы троих.

Старейшины, поговорив вполголоса меж собой, тут же назвали имена тех, кто поедет с русским воеводой.

— Благодарствую. Они будут моими почетными гостями.

Во время пира Богдан еще раз объяснил свою цель, подняв тост за мир и согласие, и тут же пригласил всех на завтрашнюю торжественную трапезу у воеводы городовой рати, добавив:

— Возьмем с него клятву, чтобы без совета со старейшинами и уважаемыми горожанами не принимал бы никаких действий, а подчиненных держал в узде.

Приглашение было принято с почтением.

Еще два дня Бельский провел в городе в беседах с тиунами, с головой стрелецким, с сотниками и даже с десятниками, предупреждая их строго о каре за разнузданность и чванливость. Он твердил:

— Черемисы такие же подданные царя, как и вы. Они равные с вами перед царем и Богом. Не притесняйте и тех, кто не верует в Христа и Троицу, а почитает своих богов. Веротерпимость — одно из важнейших условий мира и спокойствия.

Собеседники клялись не отступать от законов, блюсти мир; заверяли, что впредь будут вести себя благоразумнее, ибо поняли, как опасен для их же собственной жизни мятежный народ, и оружничий верил, что слова их не станут расходиться с делом. Во всяком случае на год-другой хватит преподнесенного урока.

Сделав все, что намечал, Бельский с легким сердцем приказал поднимать якоря и отчаливать, и вскоре караван упрямо погреб вверх по Волге, стараясь держаться в сторонке от стрежня, где встречное течение не такое сильное.

Путь до устья Суры не велик, одолели за пару суток, а как вошли в Суру, стало намного легче, и корабли побежали веселей.

Вот и Стрелецкая слобода близ Ядрино. В осаде. И что важно, осада не забеспокоилась, увидев приближающихся ратников, и это поначалу весьма удивило Богдана, но подумавши, он понял: о том, что корабли с русской ратью появятся в Суре, ядринцев уже предупредили. Конным вестникам доскакать до Ядрино хватит одного дня, если сменить пару раз коней. А не сняли осаду со Стрелецкой слободы, чтобы не приняли бы их в Чебоксарах за отступников.

Не испугались ядринцы еще и потому, что они даже не предпринимали попытки штурмовать Слободу, хотя тын, каким она была огорожена, — не серьезное препятствие для штурмующих. Они окружили стрельцов, не имея к ним никакой злобы, по приказу сверху, и ждали, какое повеление поступит из Чебоксар. Если там примут решение перейти под руку крымского хана, примкнув к Казани, тогда, после подхода подкрепления, можно будет идти на штурм, но если решат не отделяться от Руси, чего ради тогда лить кровь? Тогда что, мятеж — ради мятежа? Чтобы лишь обратить на себя внимание Москвы и добиться большего равноправия с русскими. Добиться большего уважения хотя и к малому, но все одно — народу. А стрельцы — добрые соседи, зла не чинят, относятся с уважением. Что же на них чужую вину переваливать?

В самом деле, стрельцы не чинили обид ядринцам, жили с ними дружно, при нужде даже помогали. Совершенно бескорыстно, и они невероятно поразились, когда в одно прекрасное утро их обложили со всех сторон, как будто Слобода их — волчье логово.

Стрелецкий голова, естественно, с вопросом:

— В чем дело?

— Нам велели, мы пришли, — прозвучал странный ответ.

— Будете штурмовать?

— Нет.

— У нас мало продовольствия. Мы не просидим долго в осаде. Вынуждены будем пойти на вылазку.

— Мы доставим все нужные продукты.

Вот такой мятеж понарошку свершился в Ядрино, что весьма повеселило Богдана, и он еще раз похвалил себя, что избрал своим оружием слово, а не меч.

Серьезная обида в Ядрино была лишь на тиунов. Старейшина так и сказал:

— Шибко озоруют. Спасу нет.

Когда же ядринцам о суде над тиунами рассказал сам главный воевода, а его слова подтвердили и старейшины из Чебоксар, никто не отказался присягать русскому царю. Без особых рассуждений избрали и тех, кому присягать царю в Кремле.

Чем глубже в огибь, тем смирней народ, тем меньше времени тратилось на выяснение причин мятежа. Да, собственно говоря, он сюда даже не докатился. В Алатыре же вообще — тишина полнейшая. Подьячий Разрядного приказа, под оком которого был аресенал, и воевода городовой стражи в один голос заявили:

— Слышали, что Казань бузит, за мечи взялась татарва, но у нас тихо. Город-то населен в основном русскими. Но меры мы приняли. Стены подправили, особенно арсенальские. Он у нас что твой детинец. Провианту припасли достаточно, а огнеприпасов у нас в избытке. Выстоим, если что.

Они готовы были собрать народ для присяги государю, но не посоветовали Бельскому делать этого.

— Чего ради присягать, если они верны помазаннику Божьему? Зачем лишний раз волновать народ?

— Приму ваше слово. Подожду у вас лишь второго крыла своей рати, которая вошла в огибь по Свияге-реке.

— Слух дошел, что сеча у них случилась. Не великая, но все же.

— Плохо. Я велел словом убеждать, а не рушницами.

— Слово, оно, конечно же, весомее меча, а если невтерпеж?