Польши. Цель Батория, сделать польское королевство главенствующим над всем славянским миром. Устремления, как видишь, великие.

— А не подавится ли?

— Может быть. Но он идет на риск, вполне понимая, либо Польше быть главою северо-востока, либо Руси. А если так, то Польша неминуемо подпадет под русскую корону. Далеко вперед глядит, и в этом ему не откажешь. Не откажешь и в разумности ратной. Он вроде бы за Ливонию спорит с Грозным, сам же вострит копье, по моим сведениям, на Полоцк. На Свири он собирает свою рать в кулак, делая это весьма осторожно, без лишней огласки.

— Извещал ли ты об этом Ивана Васильевича?

— Не единожды. Только он почему-то оставляет мои доклады без внимания. Ни слова Разрядному приказу о перемещении рати из Ливонии на путь Стефану Баторию. Тайные вести, мною полученные, я вручу тебе. Подкрепишь ими свое слово. Глядишь, послушает тебя.

— Попытаюсь.

— Теперь о другом. О тайне, какую не знают даже думские бояре. Государь послал одного из любимцев английских гостей, Горсея, за свинцом, серой, медью, порохом и селитрой. Думаю, еще до ледостава доставят они груз на кораблях в порт Святого Николая. По моему разумению, царь пошлет тебя встречать Горсея и переправлять привезенное им в Вологду.

— Отчего такое твое разумение?

— А кому больше поручать тайное, как не главе Тайного сыска?

— Увидим. Давай дальше.

— Погоди подгонять. Послушай прежде полезный совет. Горсея Грозный зря ли послал тайно от всех? Прежде в Англию он посылал Дани или Сильвестра за тем же самым. Тот воротился с письмом от королевы, но его будто бы убило молнией. Она к тому же сожгла дом, в котором он остановился. Сгорело и послание королевы английской. Думка у меня такая, не Батория ли люди расстарались, чтобы мы не получили от Англии нужное нам? Потому совет мой тебе: в Холмогорах остановись у воеводы городовой рати, но особенно осторожничай в Архангельске, квартируй только у начальника порта. У него и трапезуй. Больше ни у кого. Горсея тоже оберегай как зеницу ока.

Замолк, чтобы не сваливать в одну кучу все новости, а разделить их по полочкам:

— Вот теперь можно и дальше. И чем дальше, тем увлекательней. Жена или сожительница, как ее именовать, не берусь разгадывать, Наталья Коростова бесследно исчезла. Даже я, тайный дьяк, не могу узнать, где она.

— Но он же страстно ее домогался. Дядю ее, новгородского архиепископа Леонида, кто противился этому союзу, одев в медвежью шкуру, затравил собаками. А прошло с тех пор совсем немного. Несколько месяцев.

— То-то и оно. Теперь он положил глаз на дочь опального боярина Федора Нагого Марию. Красоту Марии, а она действительно велелепна, расписал Ивану Васильевичу князь Одоевский. Он же устроил так, чтобы царь лицезрел красавицу. Вот так все и решилось. В самое скорое время быть свадьбе. Все бы ладно, но мне не совсем понятно одно: царь, готовясь взять в жены Марию Нагую, имеет мысль ожениться с королевой английской.

— Это и впрямь тайна из тайн. Кого царь послал сватом?

— Никого. Горсею поручил сватовство.

— Уверен, не согласится Елизавета.

— Не могу ничего определенного сказать. Тут я бессилен. В тайны женщин разве проникнешь? А вот факт сватовства к одной и свадьбы с другой меня удивляет. Но более всего удивляет другое: государь наш основательно занемог. И царевич Иван тоже. До свадеб ли ему?

Новость для Богдана очень важная. Значит, не сидит сложа руки Борис Годунов. Но ловко ли ведет свое дело? Спросил:

— От естества болезнь или?..

— В том-то и дело, что — или.

— Чьих рук дело?

— Боюсь оговорить. И еще одна у меня опаска, чья рука видна, того не вдруг схватишь за эту руку. Он свою сестру Ирину отдает замуж за царевича Федора.

Даже здесь, в Тайном сыске, где подслушивание вряд ли возможно, тайный дьяк не осмелился назвать имя Бориса. Для оружничего это о многом сказало. Вот теперь он понял, отчего вчера Борис не поспешил в его дом, хотя не мог не знать о его возвращении. И еще понял, что умолчать об услышанном от дьяка не сможет без риска лишиться живота своего, предварительно покорчившись в пыточной. Но понял и то, что имя Годунова не должен называть самолично.

— Кто в подручных?

— Кто же, кроме Бомелея.

— Завтра же извещу об этом Ивана Васильевича.

— Разумно. Только извещать тоже следует весьма разумно.

Да, читает, похоже, тайный дьяк его мысли. Или дает лишь разумный совет?

Грозный без проволочек согласился на беседу с оружничим, что весьма добрый знак. Выходит, поверил, как верил всегда Малюте, когда тот говорил, что дорог не только день, но и час. И это была сущая правда, ибо Бомелей оказался предупрежденным (кем, предстояло выяснять) и ночью бежал из Москвы.

Оставшись наедине, Иван Васильевич спросил вполне серьезно:

— Чем порадуешь или озадачишь, слуга мой верный?

— Радости мало, а заботы вдосталь. В свое время посол твой, Савин, привез из Лондона Елисея Бомелиуса. Ты взял того Бомелея к себе, как доброго аптекаря, получившего знания в Кембриджском университете. Но либо Савина в Лондоне обманули, либо Савин не сказал тебе, государь, всей правды: Бомелей сидел в лондонской тюрьме по обвинению лондонского архиепископа в чародействе и колдовстве. Бомелея освободили лишь потому, что он согласился поехать на Русь. С тайной целью. Ты доверился ему, не ведая всей правды, и он многое для тебя делал, по твоей воле готовя яды и всякое иное зелье. Но, как я выяснил, служа тебе будто бы честно, на самом деле исполнял чью-то волю, готовя отравное зелье для тебя, государь, и сына твоего — царевича Ивана. Оттого ты и сын твой начали недомогать. Яд действует не вдруг, а медленно разрушает тело, подрывая здоровье. Кончина наступит не сразу, а спустя многие месяцы.

— В пыточную его! — стукнул Грозный посохом о пол. — Узнай непременно, по чьей воле он покусился на мою жизнь и жизнь наследника моего?!

— Бомелей нынче ночью бежал из Москвы. Проведал, что мне стало известно о его злодействе. Известить его мог только кто-то из близких к твоей семье. Я постараюсь узнать. Теперь же вели слать погоню.

— Немедленно.

— Я предусмотрел твою волю. Погоня готова скакать сию же минуту.

Однако Богдан не поспешил передать волю Ивана Грозного подготовленным для погони ратникам, ибо не сказал еще одного, не менее, — пожалуй, главного — о намерении Батория и его хитрости.

— Похоже, ты еще не все сказал?

— Да, государь. Вот тайная отписка, переданная мне дьяком сыска. Баторий намерен по Десне идти на Полоцк, наводя наплавные мосты через Свирь и Десну. Доверять пославшему весть вполне можно.

— Можно-то — можно, но не слишком. С Баторием разноголосица у меня из-за Ливонии. Он туда и двинет войско свое маломощное. А Свирь — обманный маневр, оттого трогать свои полки я не стану. Он хочет выманить меня на битву в поле, но я не собираюсь идти у него на поводу. Пусть осаждает крепости, не имея достаточно стенобитных орудий. Пусть изматывает свои силы. А я погожу. Когда увижу, что пора — ударю наотмашь. Но об этом — держи язык за зубами.

Бельскому бы, как это делал Малюта, не склонять молча голову, а настаивать на своем, дабы усилил царь гарнизоны Полоцка и вообще часть полков перебросил из Ливонии на путь движения основных сил Батория в Русскую землю, но он не посмел больше ничего советовать, помня слова тайного дьяка: «Прежде, чем царь станет слушать твое слово, тебе еще много придется потрудиться».