— Завтра же буду у царя. А ты, хочу тебе сказать, становишься мужем!

Еще не было случая, чтобы царь не согласился на тайный разговор с главой сыскной службы, когда тот просил царя об этом. На сей раз он тоже встретился с Малютой в комнате для тайных бесед сразу же после полуденного сна.

— С какой вестью? Распознал крамолу?

— Не совсем, но — есть подозрение. Окольничий Богдан Бельский, как помнишь ты, государь, имеет своего человека при князе Воротынском. Ты тому тайному агенту Бельского подписал жалованную грамоту на боярство. Так вот, соглядатай Бельского прислал тайную отписку о намерении князя Михаила ехать от донских казаков не прямым шляхом на Серпухов и Москву, а через Новосиль и Воротынск. Имеет к тому же Фрол Фролов подозрение, что Воротынский встречался с кем-то из крымцев. Будто бы даже кого-то из казаков к хану посылал.

— Не заблуждается ли Фрол о встречах и посылки к хану?

— Приедет, все в точности и узнаю. Сейчас же меня беспокоит, что он в свои вотчины путь держит.

— Проведать вотчины — худое ли дело?

— Если бы проведать только. Иные мысли, как я предполагаю, у князя: доследовать примеру Андрея Курбского, изменника низкого, примеру Дмитрия Вишневецкого, который делал вид, будто служит тебе, государь, честно, сам же польскому королю лазутил. Не возомнил ли Воротынский службу тебе, государь всей Руси, ущербной для себя? Вернее сказать, не опасается ли, что распознаешь его тайные замыслы, а хвост его замаранный станет виден. Слишком много подозрительного в его сношениях с крымцами. О послах одних вспомни, государь. Какому унижению ты подвергся, читая дерзкое письмо Девлетки. Вот и посчитай: спишется с Сигизмундом и — ноги в руки.

Долго молчал самодержец. Он понимал, что Малюта чрезмерно усердствует, но вместе с тем видел в его доносе свою выгоду: слишком вознес себя холоп, возомнил о себе Бог весть что. Даже гонца самолично не послал ему, царю, с вестью о победе. Разрядный приказ расстарался, да Токмаков с Долгоруким, и если прикинуть, то больше не нужен ему Воротынский, который и в самом деле может либо к польскому королю податься, либо, что еще хуже, переметнуться к Владимиру Старицкому, рвущемуся к престолу. Начатое же им, Воротынским, укрепление порубежья, продолжат другие. Возможно, не так рьяно и разумно, но теперь это не так уж и важно. Надолго отбита охота крымцам ходить на русскую землю походами. Ногайцам тоже досталось на бобы. Долго загривки чесать станут да зарекутся совать нос куда не следует.

— Оковывай всех ближних слуг Воротынского и — в пыточную.

— У князя две дружины. Новая — в Новосиле и старая — в Воротынске. Воевода Шика ее возглавляет. На нее особенно может опереться Михаил Воротынский.

— Всю дружину — в Сибирь. Промышлять соболя. И чтоб без возврата оттуда. Самого же князя, холопа неблагодарного, оковать до Новосиля, и в Москву. Тоже в пыточную.

Ну вот — слава Богу. Теперь вполне может царь сделать его, Малюту Скуратова-Бельского, своим слугой ближним.

«Сыскную службу передам Богдану!»

Гопнул Малюта, не перепрыгнувши. С князем Михаилом Воротынским Грозный расправился нещадно. Малюта же и Богдан остались при своих интересах. Бельский даже боярства не получил. Не перевел его государь из окольничьих Государева Двора в бояре думные.

Что же, поступки царя неисповедимы. Можно лишь затаить обиду. Не более того. И ждать подходящего момента.

Смеркалось. Богдан целую неделю не покидавший дома из-за недуга, крепко подкосившего его здоровье, испив снадобье, присланное из Кремля по указанию самого царя, собрался было почивать, как вдруг в опочивальню вошел его ближний слуга.

— Боярин, тебя кличет спешно Малюта.

Боярин — привычно звучит. Лести ради слуги его так величают, и он не противится, а вот с приглашением, странное.

«Вчера наведывался. Спокоен был. Уверенный в себе. Чего это вдруг? Знает и о хворобе моей. Мог бы и сам, если что стряслось…»

Меж тем приказывает постельничему:

— Вели нести одежду на выезд. Да пусть запрягут пролетку. Верхом недужен я еще. Полость медвежью не забыли бы положить. Не зима на дворе, но хворому остудиться вполне можно.

Ехать всего ничего, но слуги укутали барина своего основательно, чтоб не дай Бог не продуло бы его, не усилился бы недуг. Кучер тоже не гикнул на тройку, чтоб понеслась она лихо — не нужен барину встречный ветер. Когда же въехал во двор Малюты, не остановил пролетку на обычном для экипажей месте, а подкатил вплотную к переднему крыльцу под самый под навес.

Племянника ждали. И хотя он был здесь частым гостем и хорошо знал дом, ему услужливо подсказали:

— В дальней комнате они.

Почему «они» и почему в дальней, крохотной, можно сказать. Он, Бельский, был в ней всего пару раз — копия царской комнаты для тайных бесед. Выходит, серьезный на этот раз ждет его разговор. Тайный, ибо подальше от слуг. И все же, почему — «они»? И сколько их?

Всего один гость. Борис Годунов. Зять Малюты. Муж Марии, двоюродной сестры Богдана.

Впорхнула в душу ревность, а с ней и неприязнь. Конечно, знал Богдан, что дядя подтягивает к трону и своего зятя Бориса, и тот уже был дружкой на свадьбе Ивана Васильевича с Марфой Собакиной. Такой почет не часто достается даже князьям именитым, боярством очиненным. И то сказать, великолепен юный Борис, одарен природой щедро. Что осанка, что вид сановитый, что манера держаться — явно он нравился царю. Даже несмотря на то, что, как поговаривали, он всегда увиливает от участия как в оргиях, так и в кровавых расправах.

Должно бы, не нравится царю Грозному, но надо же — вроде бы не замечает ничего. Значит, лестью берет да хитростью.

Даже Малюта однажды высказался о нем откровенно:

— Далеко пойдет. Ты с ним, племяш, ухо востро держи. Лишний раз рта не открывай.

И вдруг они вместе. Наверняка, чтобы говорить друг с другом при полном доверии и совершенно откровенно. Что же изменилось?

— Вот и слава Богу, — заговорил Малюта Скуратов, указывая племяннику на лавку с мягким полавочником. — Не время, племяш, хворать. Царя-батюшку снова блажь одолела.

Вот это — да. Даже не та скрытая усмешка, какая однажды сорвалась с дядиных уст, а прямая крамола. Значит, не опасается он своего зятя.

«А меня предупреждал рта не раскрывать лишний раз».

Просек Малюта, о чем мысли племянника, и успокоил его:

— Сегодня не коситься нужно нам друг на друга, а плечи подставив, сообща идти к единой цели. Цель же — готовиться к самому худшему.

Помолчал немного, собираясь с мыслью, и продолжил с грустным вздохом.

— Письмо царское Василию Грязнову мне дали почитать. Вы ведаете, что израненный, пленен он Девлеткой. Слишком увлекся преследованием за Окой, вот и оказался в руках татарских. Девлетка предложил обменять Грязнова на Дивей-мурзу. Василий Грязнов от себя прислал просьбу уважить Девлетки. И что ответил Иван Васильевич, царь наш? Ишь, мол, чего захотел: кто Дивей-мурза и кто ты? Не забывай, мол, кто отец твой и дед. Дивей-мурза из знатных, а тебе чего, дескать, в знатные нос совать. Ты, дескать, низкий раб, гож лишь скоморошествовать на наших пирах. Так и назвал: низкий раб.

Вновь молчание. На сей раз довольно долгое. Снова вздох.

— Ни ты, Богдан, ни ты, Борис, не из первых княжеских родов. Стало быть — рабы. Низкие. Я тоже не