европейских государств, оккупируемых один за другим гитлеровскими войсками. Но когда Гитлер напал на Польшу, — писали газеты, — то эти же союзники пальцем не шевельнули в ее защиту.

В это время из США был отозван посол Советского Союза Максим Максимович Литвинов, который старался поддерживать союз и дружбу СССР с англосаксонскими странами, и на его место послом СССР в США был назначен Константин Александрович Уманский.

М. М. Литвинов до 1939 года занимал пост Наркома иностранных дел СССР, но вскоре ушел в отставку, и его место занял послушный, бездарный дипломат В. М. Молотов.

В связи с этим все понимали, что происходит что-то более серьезное в затянувшихся международных переговорах, чем просто смена действующих лиц. Опасения обывателей вскоре оправдались, когда 23 августа все отдыхающие на даче в Серебряном Бору были немало удивлены появлением на горизонте немецкого самолета. Дико было видеть, и даже трудно было поверить своим глазам, когда над аэродромом в Тушино появился и снизился самолет с немецкой свастикой. Тревожное чувство появилось даже у многих ответственных партийных работников. И помню, как мы в тот вечер с глубокой тревогой допоздна обсуждали: зачем это? что это значит и что будет дальше?

Чертовщина какая-то, какой-то совершенно противоестественный фантастический поступок. Казалось, если бы Москва-река вдруг потекла в обратном направлении, никого бы так не удивило, как вид огромной птицы со свастикой, опустившейся на наш советский Тушинский аэродром. Даже самые спокойные смотрели с беспокойством на опускающийся на аэродроме в Тушино самолет со свастикой.

С точки зрения суеверных людей это была плохая примета, и в те дни каждая гадалка безошибочно могла бы предугадать: кругом пожарища, кровь, кровь и трупы, трупы, и страшная хищная птица со свастикой вьется над этим пепелищем.

Беспокойство сменилось возмущением многих, когда прочли в газетах, что на нашу землю пожаловал сам имперский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп и в тот же день 23 августа 1939 года был принят нашим правительством, и Молотов подписал с ним советско-германское соглашение о ненападении.

А ровно через месяц, 28 сентября, был подписан уже договор о дружбе и границе между СССР и Германией.

Хотя Советский Союз заключил договор с Германией после продолжительных тщетных попыток заключить его с союзниками, но все-таки такое очередное, мягко говоря, «смелое мудрое» решение Сталина было неожиданно и непонятно не только для простых людей, которые восприняли это как предзнаменование чего-то недоброго, но даже для многих крупных партийных работников. Поэтому они высказывали свои различные предположения осторожно, неуверенно, вполголоса. Одно из первых предположений было, что эти два года нам необходимы для усиления нашей военной подготовки.

А вот второй договор, заключенный 28 сентября 1939 года, «О дружбе и границах» вообще трудно было объяснить.

Но наша печать, наши средства массовой информации, которые должны были отражать и выражать настроения и волю народа в нашем демократическом государстве, вчера еще последними словами ругавшие Германию, Гитлера и его режим, вдруг переменили пластинку и во все горло завопили: «Это великий исторический перелом для нашей страны», «Мудрая сталинская политика, дружба двух могучих государств против всего капиталистического мира». Странно было читать эти дифирамбы «мудрого» Сталина Гитлеру, внезапно ставшему великим.

И даже у нас в лаборатории, я тогда работала старшим научным сотрудником в институте «Цветметзолото», кто-то принес журнал со статьей, восхвалявшей Гитлера и его заслуги, и сказал:

— Действительно, оказывается не такой уж дурак был Гитлер, если сумел обработать, перехитрить всех нас и наших мудрецов.

А о «мудрости» и «о мудрой сталинской политике» уже вовсю трещали все наши средства массовой информации.

И вот так, сразу, нужно было изменить отношение у многомиллионного населения нашей страны к Гитлеру, с 1933 года, с момента прихода Гитлера к власти, воспитываемого в духе ненависти и презрения к существующему в Германии режиму и его диктатору.

Некоторая часть «старой», как мы ее тогда называли, интеллигенции — инженеры, профессора, академики, те, кто до революции учился в немецких университетах, — еще хорошо помнили и ценили дисциплину германских университетов и старались, по возможности, позаимствовать кое-что из своего прошлого опыта для учебы в наших вузах. Они тоже полушепотом высказывали свои соображения: Германия сильная, могучая страна с великолепной техникой, высокой культурой и непревзойденной организацией труда и порядка, и дружба, с точки зрения науки и техники, с ближайшей нашей соседкой для интеллигенции в какой-то мере вполне приемлема. Но режим, который существовал там, у всех вызывал тревогу, недоумение и страх, что все это добром не кончится. Как наше правительство решилось пойти на такую сделку?

Нам нужны эти два года на передышку, чтобы подготовиться к войне, говорили те, кто старался поддержать политику Сталина.

Неужели Сталин не понимал, если нам для подготовки нашей страны к войне, не к миру, а к войне (обратите на это внимание) потребуется еще два года, Гитлер тоже, надо полагать, не будет почивать на лаврах. И через два года он окажется даже в еще более выгодном положении при его уже хорошо налаженном военном производстве и при его военных кадрах (не как наш высший комсостав, ликвидированный Сталиным).

И это тоже ведь значит, что там наверху Сталин и многие из его окружения не просто предчувствовали, а прямо знали, должны были и обязаны были знать, что рано или поздно война с Германией неизбежно будет.

Так как же он, вместо подготовки к этой самой неизбежной войне, для которой теперь ему требуется два года, эти два года систематически занимался тем, что с садистским наслаждением громил и уничтожал сотни тысяч бойцов, командиров, ликвидировал всю боевую мощь нашей блестящей Красной армии и еще более блестящих ее полководцев.

Он также уничтожил не только лучшие кадры нашей Красной армии, он с 1937 по 1939 год разгромил, расстрелял, уничтожил самые лучшие, самые опытные и, я бы сказала, самые идейные кадры нашей иностранной разведки, заменив их молодыми неподготовленными, неопытными агентами. Тем самым была дестабилизирована и нарушена та основная сеть, по которой поступала самая необходимая, самая ценная для нашей страны информация.

Не явилось ли это тоже причиной его «непонимания, незнания и неподготовленности» к так называемой «внезапно» нагрянувшей на нас войны? И вот теперь он пытался получить у Гитлера отсрочку для подготовки к войне. С кем? Выходит с ним же, с Гитлером, и не даром, а за огромный выкуп.

Германия за эту отсрочку потребовала расплатиться с нею, и в Германию потекли дефицитные, стратегически необходимые нам для подготовки к войне материалы, такие как железо, медь, олово, свинец, цинк. А также кавказская нефть, из-за которой Франция и Англия даже готовы были разбомбить, уничтожить нашу нефтедобывающую и нефтеперерабатывающую промышленность Кавказа, чтобы она не досталась немцам. А когда начали переправлять эшелоны, нагруженные продовольствием — зерном, маслом, мясом, сахаром, текстильными товарами, хлопком, шерстью и черт знает чем еще, настроение у многих еще больше упало.

Ведь даже тогда, когда война шла уже полным ходом, с нами, на нашей территории, наши