романов – с замиранием сердца, с тревожным ожиданием телефонных звонков, с разговорами по тому же телефону едва ли не до утра, с торопливыми объятиями по чужим квартирам и дачам.
В общем, ничего серьезного, как с разочарованием каждый раз констатировала мама. Неизвестными путями она пронюхивала про очередной, как она говорила, вариант, хотя Бог свидетель, Марина давно уже решила ничего маме не рассказывать. Ни к чему хорошему это не приводило.
Не то чтобы она боялась сглазить, просто ей до чертиков надоели мамины обсуждения каждой встречи со вкусом и подробностями. Мама обожала устраивать мизансцены – покажи, где ты стояла, да как он повернулся, да как посмотрел… А ответил на твой вопрос сразу или подумал… Да какая разница, сердилась Марина, сразу или не сразу, все ведь не запомнишь… Ты не права, твердо отвечала мама, все нюансы очень важны.
«Запомни, дочка, – говорила мама, – в отношениях между мужчиной и женщиной нет ничего мелкого, незначительного, нет ничего такого, чем можно было бы пренебречь! Нужно изучить своего избранника вдоль и поперек, нужно узнать его как облупленного, причем очень важно сделать это еще до свадьбы!»
«Да какая свадьба, – поначалу отмахивалась Марина, – ни о какой свадьбе речь не идет!»
«И напрасно! – припечатала тогда мама. – Годы идут, молодость не вечна. И ты это прекрасно знаешь! Женщины нашей семьи, к сожалению, рано стареют. В этом нет ничего ужасного, просто нужно заранее подготовиться и держать руку на пульсе. Или, как говорят, не пускать процесс на самотек».
«Но как я могу узнать человека после нескольких встреч? – вяло отбивалась Марина. – Не могу же я вцепиться в него как клещ и выспрашивать, не было ли у него в родне алкоголиков и сумасшедших, это неприлично…»
«Тебе вовсе не нужно его выспрашивать, – мама строго хмурила брови, чтобы придать словам особенный вес, – ты просто должна внимательно его слушать. Изредка задавать наводящие вопросы. И наблюдать, неусыпно наблюдать. Иногда бывает очень полезно посмотреть, как человек ест – жадно, торопливо, чавкая и рассыпая еду, или же ковыряется в тарелке, брезгливо морщась, как будто выискивая там зажаренного таракана…»
«И то и другое отвратительно!» – скривилась Марина.
«Неплохо характеризует человека его смех, – невозмутимо продолжала мама. – Бывает, мужчина ну всем хорош, а как засмеется – будто шакал залаял. Или вместо улыбки скалится, как дворняжка, у которой кость отбирают. В таком случае нужно очень хорошо подумать, прежде чем иметь с ним дело!»
Нет ничего удивительного, что Марине до смерти надоели такие разговоры. Тем более что по окончании беседы мама неизменно добавляла, что в Маринином положении особо выбирать не приходится и что, в конце концов, можно и поступиться некоторыми принципами и не обращать внимания на мелкие недостатки. Ну, подумаешь, неприятный у мужа смех. Так организуй семейную жизнь таким образом, чтобы ему было не до смеха, – вот и решение проблемы!
Главное, чтобы был приличный, солидный человек, твердо стоящий на ногах, способный обеспечить жену и позаботиться о своих будущих детях, вот уж это условие обязательно. А что касается внешности, то не зря испанцы придумали пословицу «Мужчина чуть красивее дьявола – уже красавец!».
Мама очень любила Испанию, ездила туда отдыхать и даже пошла на курсы интенсивного испанского, чтобы суметь объясниться с аборигенами в Андалусии и на Мальорке.
– О чем задумалась? – Лариса тронула подругу за руку. – Ты уже минут двадцать молчишь и по сторонам не смотришь…
– Устала что-то, – пожаловалась Марина, – давай пойдем к морю, там приятнее.
Лариса согласно кивнула головой, ни о чем не спрашивая, ей тоже надоели шум, жара и всепроникающая пыль блошиного рынка. Она провела платком по лицу, чтобы утереть пот, и мимоходом погляделась в пыльное зеркало в резной бронзовой раме, выставленное прямо на дороге. В зеркале отражались они двое, еще люди – ярко и легко одетые, в разных шляпах и с разным цветом кожи – крупные пышнотелые немки, смуглые, говорливые, бурно жестикулирующие итальянцы, японцы с маленькими непроницаемыми лицами, беспрерывно улыбающиеся американцы, русские – ошеломленные, уставшие от солнца и всего этого вавилонского столпотворения.
И вдруг…
В зеркале отразилась странная фигура, закутанная в белые восточные одежды. «Арафатка» в мелкую клеточку надвинута низко на лоб, виден только хищный нос, узкие, плотно сжатые губы и горящий глаз. Второй глаз закрыт черной повязкой.
Незнакомец в зеркале приближался, и Лариса повернулась, чтобы увидеть его воочию. Вблизи он был еще страшнее.
– Господи! – тихонько ахнула Марина и отступила назад. – Прямо как из сказок «Тысячи и одной ночи»!
Лариса тоже хотела отступить, но за ней было зеркало, а страшный незнакомец подошел к ней вплотную и схватил за плечо.
– Харкам Кумрат! – прокричал он, сверля ее лицо своим единственным горящим глазом. И не прокричал, а прокаркал, и плечо заболело, как будто не пальцы его сжимали, а когти хищной птицы.
– Отстань! – Лариса вырвала свою руку и пыталась оттолкнуть страшного человека. – Помогите!
Тут же подошли двое американцев – закричали, заахали, этим до всего всегда есть дело. Соотечественники, немолодая семейная пара, наоборот, шарахнулись в сторону. Хозяин лавчонки, чье зеркало, боязливо выглядывал из дверей.
– Мы ничего ему не сделали, – быстро заговорила Марина по-английски, стараясь удержать американцев, – мы не понимаем, что ему нужно… Наверное, это сумасшедший…
– Да-да, – кивали американцы, – этот человек – наверняка сумасшедший…
– Харкам Кумрат! – сказал одноглазый более спокойно, сверкнул глазом, повернулся и вдруг исчез, растворился в толпе.
– Придурок! – прошипела Лариса, а Марина в это время горячо благодарила американцев, сама не понимая за что.
Те, надо сказать, приняли благодарность как должное и чинно удалились.
– Вот теперь нам точно пора уходить! – Марина повернулась к подруге.
Лариса была бледна, на лбу снова выступила испарина. Она не хотела признаваться, что одноглазый псих сильно ее напугал.
Быстрым шагом они миновали рынок, перешли площадь с часовой башней посредине, возле которой стояли многочисленные такси, и спустились к морю.
Это называлось променад. С одной стороны широкую аллею отгораживала каменная стена, с другой невысокие цветущие кусты лантаны. А дальше было море – с белыми барашками волн и парусами яхт.
От вида моря Марине сразу же стало легче, и недавний эпизод не казался уже таким неприятным.
– Ерунда все это! – Лариса тоже повеселела. – Выбрось из головы, забудь!
Лариска молодец, подумала Марина, не позволит испортить себе последний день отдыха. И собственную жизнь не позволит испортить никому – ни подруге, ни матери, ни какому-то рефлексирующему ипохондрику с вечно потеющими руками.
От последней мысли Марина даже остановилась, настолько она была неожиданной. «Ты сердишься, Юпитер, – услышала она воочию негромкий, вкрадчивый голос Андрея, – следовательно, ты не прав…» У него на все случаи жизни были заготовлены подходящие латинские изречения, он был твердо уверен, что мудрости древних никто в истории не смог ничего противопоставить.
Еще он умел играть словами и в разговоре расставлять незаметные сети и ловушки, как опытный охотник расставляет свои капканы, заранее зная, что в них попадется и глупый заяц, и хитрая лиса.
Марина покачала головой, чтобы избавиться от назойливого вкрадчивого голоса в ушах. Сейчас не время для воспоминаний, она тоже не позволит испортить себе последний день отдыха!
Подруги спустились ниже и пошли вдоль моря. Берег здесь был высокий и обрывистый, на камнях сидели рыбаки с удочками, и рядом с каждым рыболовом восседал свой собственный кот, неподвижный и загадочный, как сфинкс. Коты приходили из приготовленного на слом здания ресторана, что находилось тут же, на берегу. Очевидно, стояло оно в полуразрушенном виде несколько лет, вот кошки и расплодились. Здесь вообще очень трепетно относились к кошкам – местное население кормило их и обязательно ставило
