Штернберга, он сделал свое дело. Обвел вокруг пальца…
— Господин полковник! Вот как Бог свят! — закрестился Федор. — Ни в чем не повинен! Какое донесение?
— Это мы легко проверим. С первой же остановки свяжусь с Могилевым и выясню. Пяти минут не займет. — Назимов поднял лакея за плечи, прижал к стене. — Отвертеться не удастся. Может, лучше сразу правду сказать?
Что-то в Федоре изменилось. Он уже не трясся. Был очень бледен и всё косил глазами куда-то вбок, но больше не блеял, заговорил твердо.
— Какой смысл? — Вытер губы, сплюнул. — За такие дела все равно виселица. И вообще…
— Что «и вообще»? — шагнул вперед Романов, пытаясь понять, куда поглядывает предатель.
Полковник поднял руку: не вмешивайтесь, я сам.
— Как раз сейчас у тебя верный шанс спастись от петли, — сказал он. — Другого не будет. Выложишь всё начистоту — обещаю снисхождение.
Что-то не совсем понятное происходило с лакеем. С каждым мгновением он становился всё белее, а вместе с тем и тверже. Назимову криво улыбнулся:
— Снисхождение? За царя-то? Навряд ли.
На стенные часы он смотрит, вот куда, догадался Алексей.
— Предотвращение цареубийства может быть вознаграждено полным помилованием, — продолжал соблазнять Георгий Ардалионович.
Но Федор на него не смотрел, только на часы.
— Теперь уж ничего не сделаешь. Ихний состав первым идет. Не свяжетесь, не остановите. Крышка самодержцу всероссийскому. Меня повесят, это точно. А вас с поручиком под суд.
И хрипло засмеялся, сволочь.
У Алексея опять потемнело в глазах, что-то нервы стали ни к черту.
Кинулся к изменнику, схватил за горло.
— Мерзавец!
— Идите, Романов, погуляйте, — шепнул в ухо полковник. — Теперь нужен добрый следователь. Сейчас он мне всё скажет.
Тяжело дыша, Алексей вышел в коридор. Стал зажигать папиросу — сломал спичку.
Подошла Татьяна Олеговна. Строгим, не терпящим возражений тоном сказала:
— Зайдите ко мне. Я должна с вами поговорить.
Убрал он папиросу обратно в портсигар, вошел за ней в кукольное розовое купе.
— Алексей Парисович, вы вели себя чудовищно!
«Женщин на войну пускать нельзя, — думал Романов. — Только силу отнимают».
— Татьяна Олеговна, ведь он изменник, германский шпион…
— Шпионы тоже люди, — перебила фрейлина.
— Вы же монархистка. Он царя хочет убить!
Одинцова всплеснула руками:
— Это не оправдание, чтобы бить испуганного человека. Тем более стрелять в безоружного! Вы же благородный человек, русский офицер…
12.28
Тимо размахивал ломом, крушил валявшийся на земле сук. Вьюн лениво складывал в тачку сухую щепу.
Жандарм покуривал, посматривал по сторонам — не столько на лес глядел, сколько на дорогу. Наверно, боялся, что командир пройдет по цепи и даст по шее за курение.
Вдруг бросил окурок. Сдергивая винтовку с плеча, сбежал на ту сторону насыпи.
А вот и царь-батюшка, догадался Зепп. Чуть раньше расчетного времени пожаловал. Секунд тридцать осталось ему царствовать, не больше.
Пора было выдвигаться на боевую позицию.
Теофельс побежал вперед, к заранее облюбованному укрытию: дереву, обломанному молнией на высоте человеческого роста. До железнодорожного полотна отсюда было всего полсотни шагов, но ствол защитит от обломков.
Тимо с Вьюном бросили свою тачку, тоже подтянулись к насыпи.
С каждым мгновением грохот становился громче, уж и рельсы завибрировали, загудели.
В это самое время…
— Все еще можно поправить, — задушевно втолковывал лакею Назимов. — Понимаете, душа моя, — он усмехнулся, — когда я утром объявлял о порядке следования поездов, я сказал неправду. Мы постояли на запасном пути не для того, чтоб пропустить вперед царский состав, а для маскировки. Литерный «Б» все равно движется первым. Государю ничто не угрожает. Вы только скажите мне, когда и где именно намечена диверсия, а уж я…
— Мы первые?! — закричал Федор. Уставился на часы. — Господи, мы погибли!
Оттолкнул полковника, кинулся мимо опешивших охранников к стоп-крану и рванул его обеими руками.
Снова встретились
Крушение
Паровоз сначала замелькал темной торпедой среди серо-зеленых елей, потом вылетел на линию прямого обзора — и вдруг задергался, запрыгал на рельсах, будто невидимый всадник крикнул на него «тпру!» и натянул поводья. Из-под колес второго вагона посыпались огненные искры.
Кто-то нажал на стоп-кран!
Зепп обхватил руками ствол и закричал — за скрежетом все равно никто бы не услышал.
Но до фальшивых болтов было слишком близко. Состав едва начал притормаживать, когда туша паровоза, накренившись на повороте, достигла критического места. Рельсы один за другим полезли вкось, будто рассыпавшиеся гвозди. Сам локомотив с разбега проскочил; первый вагон хоть и скакнул, но тоже удержался, а вот второй, с намертво вставшими колесами, качнулся, оторвался, да и повалился на бок, увлекая за собой и последующие, и предыдущий.
— Есть! Есть! — заорал Зепп.
Рядом вопил и махал шапкой Балагур, которому вообще-то полагалось держаться позади майора. Вьюн задумчиво смотрел в небо. Тимо качал головой.
Железные коробки встали дыбом, полезли друг на друга, поезд изогнуло зигзагом, швырнуло на ту сторону. Развернуло и кинуло поперек трассы паровоз, взметнулось и лопнуло белое облако — даже на расстоянии лицо Теофельса обдуло горячим паром.
Обломков разлетелось гораздо меньше, чем от вчерашнего товарняка, — вероятно, из-за бронированности вагонных корпусов.
