Слегка усмехнувшись, Ломекс вновь наполнил мензурки.

– А я-то думал, Роберт, что вы ученый. Книгу Бытия, по-моему, трудновато совместить с превращением видов.

– А я и не пытаюсь это совмещать, – глотнув обжигающий густой ликер, возразил я. – Одно – низменный факт. Другое – романтическая тайна.

– Гм, – хмыкнул Ломекс. – Ну, а как насчет папы?

– Я не вижу в нем ничего дурного.

– Вам он нравится?

– Безусловно. – Я уже больше не улыбался: шуточки Ломекса на эту тему под конец начинали мне обычно надоедать. – Признаюсь, я отнюдь не безупречен в этом отношении… даже как раз наоборот. И все-таки существуют некоторые вещи, от которых я никогда не смогу отрешиться… если хотите, вопреки рассудку. Надеюсь, вы не станете требовать, чтобы я сказал, что сожалею об этом?

– Ни в коем случае, мой дорогой, – небрежно поспешил заверить меня Ломекс.

Нейл Спенс посмотрел на свои часы.

– Скоро шесть. Мьюриэл с минуты на минуту должна быть здесь.

Он вынул носовой платок и украдкой вытер уголки губ, где скопилась влага.

Как-то ночью в грязном темном окопе под Марной он неосмотрительно поднялся, чтобы расправить затекшие ноги, и немецкой шрапнелью ему раздробило нижнюю челюсть. Хотя хирурги-специалисты по пластическим операциям совершили чудо и нарастили ему челюсть, вставив кусочек кости из его собственного ребра, лицо его навсегда осталось обезображенным: подбородок пересекал багровый рубец, заканчивавшийся узкой полоской растянутых губ, – это страшное уродство было особенно заметно в сравнении с его высоким красивым лбом и темными, робко прячущимися, какими-то затравленными глазами. Но самым обидным было то, что в юности Спенс был очень красив и пользовался большим успехом на танцах, пикниках и состязаниях по теннису, которые устраивало степенное, но любящее повеселиться уинтонское общество.

– У вас прелестная жена, – вежливо заметил Ломекс. – Я получил огромное удовольствие от нашего совместного посещения театра на прошлой неделе. Выпьем еще за герра Хьюго?

– Нет, не надо, – благоразумно остановил его Спенс. – Мы уже достаточно выпили.

– Но он же велел нам следовать лучшим традициям кафедры, значит, и пить, – сказал я.

Все рассмеялись, даже Спенс. Это с ним редко случалось, так как от смеха у него сильно искажалось лицо. В ту же минуту позади нас послышался какой-то шорох.

В лаборатории стояла миссис Спенс: она вошла без всякого предупреждения, с дерзким видом человека, нарушившего правила и прекрасно сознающего это. Она ослепительно улыбнулась нам из-за вуалетки с мушками, которая спускалась с полей ее шляпы, придавая известную пикантность ее немного узкому лицу.

– Смита что-то нигде не видно: я ждала его, ждала… стояла одна, как неприкаянная.

Мьюриэл Спенс было лет двадцать семь; светлая шатенка, среднего роста, довольно тоненькая и грациозная, с изящными руками и ногами и узким несколько бесцветным лицом, на котором серые глаза казались порой совсем детскими и огромными, она, бесспорно, могла считаться своего рода наградой Спенсу за увечье. Они были помолвлены еще до войны, и, когда он вернулся домой, изувеченный и павший духом, она вопреки нажиму своей семьи и его собственным попыткам вернуть ей свободу не рассталась с ним. Их свадьба, на которую собралась уйма народу, вызвала всеобщий интерес. Хотя Мьюриэл уже утратила свежесть юности, а в манерах ее появилось что-то искусственное, она была все еще очень привлекательна, и сейчас, когда она вошла к нам в темном костюме и коричневой меховой горжетке, в нашей унылой лаборатории сразу стало как-то светлее. Я неоднократно пытался завоевать симпатии Мьюриэл ради Спенса, который был моим ближайшим другом, но уж очень я был, видно, неуклюж и трудно сходился с людьми: мне все казалось, будто я ей неприятен, и это заставляло меня замыкаться в себе.

Она приподняла вуалетку и, слегка коснувшись поцелуем щеки мужа, заметила с оттенком упрека:

– Мы опоздаем к обеду, дорогой. Почему ты еще не готов?

– А знаете, миссис Спенс, – произнес Ломекс, приподняв с видом великосветского льва одну бровь, – раз уж вы зашли в эту комнату ужасов, вам теперь отсюда не выйти.

Она склонила головку набок и на мгновение остановила на мне сияющие, смеющиеся глаза.

– Раз здесь мистер Шеннон, то я ничего не боюсь.

При этих словах Ломекс и миссис Спенс почему-то обменялись улыбкой. Тем временем Спенс, не спускавший с жены своих темных, светившихся поистине собачьей преданностью глаз, надел пальто, и она просунула под его локоть свою затянутую в перчатку руку.

– Мы с Нейлом едем в вашу сторону, мистер Ломекс, – кокетливо заметила она. – Подвезти вас?

Наступила небольшая пауза.

– Благодарю, – сказал он наконец. – Вы очень любезны.

Я вышел вместе с ними. Мы расстались у машины Мьюриэл – маленького автомобильчика, стоявшего у входа. Они поехали в город, а я направился к подножию Феннер-хилла, намереваясь зайти домой, взять дримовские пробы и тотчас вернуться в лабораторию.

Справа от меня раскинулся Элдонский парк, и декоративное озерцо в нем было буквально «забито» конькобежцами. В тихом воздухе слышалось веселое звяканье коньков, разрезающих стальными остриями лед. Бенедиктин и мысль об отъезде Ашера привели меня в самое радужное настроение: я чуть не пел. Голова приятно кружилась, и мир казался таким прекрасным.

Когда я подходил к знакомому пансиону, дверь «Ротсея» внезапно распахнулась и на пороге появился Гарольд Масс в сопровождении мисс Лоу – оба несли коньки, болтавшиеся на ремнях. Тут ликер, вопреки своему монастырскому происхождению, неожиданно и доказал свою крепость. Сам не знаю почему, но при