Она все чаще и все настойчивее продолжала спрашивать его, когда же он наконец поедет, пока не наступил момент, которого он так боялся, пока ему не пришлось взять свои слова назад. Что он и сделал.

— Я не поеду.

— Но… но как же иначе ты их раздобудешь?

— Раздобывать там нечего. Не осталось ни цента. Все давно уже кончилось, мы все давно потратили. И деньги от продажи дома на Сент-Луис-стрит — этим занимался Жарден, — и мою долю в нашем предприятии. Никаких поступлений больше не будет. — Он засунул руки поглубже в карманы, тяжело вздохнул и опустил глаза. — Да, я солгал. Не спрашивай зачем, ты сама прекрасно знаешь. Для того, чтобы еще немножко полюбоваться на твою улыбку. — И едва слышно добавил: — Не такая уж это высокая цена.

Она, не повышая голоса, произнесла:

— Ты меня одурачил.

Она отложила зеркальце. Встала. Прошлась по комнате. Обхватила себя за бока.

Медленно, но неотвратимо надвигалась буря. Бонни, учащенно дыша, мерила шагами комнату, но пока не произносила ни слова.

В конце концов схватив граненый флакон с туалетной водой, она, в полную длину вытянув руку над головой, вдребезги разбила его о туалетный столик.

— Так вот, значит, какого ты обо мне мнения! Да, ты неплохо пошутил. Ловко ты меня обвел вокруг пальца. Сначала можно ей сказать, что есть деньги, потом — что их нет. Эта дура всему поверит. Сегодня можно сказать «да», а завтра — «нет». — Настала очередь пудреницы, мелкой стеклянной дробью разлетевшейся по всей комнате. За ним последовало зеркальце. — Одного раза тебе не хватило, ты мне два раза подряд соврал!

— В первый раз я сказал правду, деньги действительно кончились.

— Но своего ты, однако, добился. Тебе только одного было нужно, вот ты и получил, что хотел!

— У тебя что, совсем скромности не осталось? Придержи язык!

— Ну теперь ты от меня ничего не добьешься! И не надейся!

— Тебе не идет так разговаривать, — сурово произнес он. — Личико у тебя как у святой, а язык — как у потаскухи.

На этот раз флакон с духами полетел ему прямо в лицо. Он не стал увертываться. Флакон ударился о стену прямо у него за спиной. Кусок стекла оцарапал ему щеку, а по плечу разбрызгались сладковатые капли. То была не любовная игра, не притворный гнев; ее лицо и в самом деле исказилось от ненависти. Она разбушевалась не на шутку. Если бы сейчас ей под руку попалось что-нибудь острое…

— Ты… — Она назвала его словом, которое, как он раньше думал, знают только мужчины. — Значит, я для тебя не гожусь? Я — ниже твоего достоинства. Ты — джентльмен, а я — потаскуха. Так что же ты тогда за мной бегаешь? Разве я тебя звала?

Он приложил платок к выступившей на его щеке капельке крови. Сохраняя самообладание, он стоял под лившимся на него потоком брани.

— На что ты мне сдался? Какой с тебя прок? Очень мне нужна твоя романтическая любовь! Тьфу! — Она вытерла губы рукой, как будто удаляя следы его оскорбительного поцелуя.

— Да, боюсь, что проку с меня уже никакого, — сказал он, глядя на нее исподлобья тяжелым взглядом. — Ты привыкла держать нос по ветру, а ветер переменился. У меня ведь теперь уже ничего не осталось. Ты из меня вытянула все, что можно было. Присосалась и вытянула, как пиявка. Ты уверена, что ничего не забыла? — Теперь уже его трясло от негодования. Он яростно вывернул наизнанку карманы, проверяя, не завалилось ли там что-нибудь. — Вот. — Вытащив несколько монет, он швырнул их ей прямо в лицо. — Вот. Ты тут кое-что проглядела. А, и это тоже возьми. — Он с мясом вырвал из галстука позолоченную булавку и тоже кинул ей. — Ну вот, вроде бы и все. Еще где-то страховой полис завалялся, но он, к сожалению, не имеет силы, иначе бы ты захотела, чтобы я сам себе глотку ради тебя перерезал.

Теперь она, выдвигая один ящик за другим, доставала вещи, добрую половину роняя на пол.

— Я однажды тебя уже бросила, брошу и теперь. И на этот раз уже навсегда, окончательно. Видеть тебя больше не желаю.

— Ты пока еще моя жена, и никуда из этого дома не уйдешь.

— Это ты-то собираешься меня остановить? Ты? — Откинув голову, она разразилась пронзительным диким хохотом. — Да ты посмотри на себя, у тебя же не хватит…

Они оба, сорвавшись с места, стремительно кинулись к двери. Он, добежав первым, загородил ее, встав спиной к выходу.

Она отчаянно забарабанила кулачками по его груди, а носками туфель попыталась сдвинуть с места его ступни.

— Уйди с дороги. Ты меня все равно не остановишь.

— Отойди от двери, Бонни.

Последовавший за этим удар явился для него самого такой же неожиданностью, как и для нее. Так человек не задумывается перед тем, как прихлопнуть комара. Она пошатнулась, отпрянула и, повернувшись, упала лицом на табуретку, на которой сидела перед зеркалом, а нижняя часть ее туловища растянулась на полу.

Они изумленно уставились друг на друга.

Его сердце, сжавшееся от муки, готово было вскрикнуть: «Дорогая, я тебе сделал больно?» — но упрямо сжатые губы не позволили вырваться наружу этим словам.

В комнате стало тихо, как в могиле, особенно после того, как здесь только что бушевали страсти. Она заметно сникла. Единственный упрек, который она ему бросила — очень для нее характерный, — скорее походил на небрежный комплимент. С трудом поднимаясь на ноги, она хмуро выдавила из себя:

— Удивительно, что ты оказался на такое способен, никогда бы не подумала.

Она снова приблизилась к двери, но на этот раз уже без воинственных намерений.

Он смерил ее взглядом из-под настороженно прищуренных век.

— Пусти меня в ванную, — с мрачным смирением проговорила она. — Мне нужно умыться.

Когда он потом поднялся наверх, ее вещей в их спальне уже не было. Она перенесла их в другую комнату.