Бэргэн сообразил быстрее всех. Захлопнул дверь, а бойцы скрутили девок. Харчаана затихла. Через минуту в помещение пришел Тыгын. Окинул взглядом натюрморт (холст, масло, кисти, глазет), мотнул головой, девок мигом вытащили прочь. Тойон кинжалом разрезал мои путы. Я приподнялся, растирая запястья. По груди сочилась кровь.

— Развлекались, значит, — констатировал Тыгын.

— Ага, от души, — я уже натягивал трусы и штаны, — сестрица у тебя сумасшедшая, почему она до сих пор на свободе, на понимаю.

— Сейчас разберёмся, — ответил он.

Я вздохнул, фигле разбираться, если почки отвалились. Не думаю, что Тыгын не знал про оригинальные забавы сексуально-озабоченной сестрёнки. Я подошел к зеркалу, полюбоваться на себя, впервые с момента попадания. Я же красавчик, вот только зеркал здесь почти нет. Да, расписала она меня знатно. Но и ворона, как мне показалось, стала выглядеть более чётко. Я еще раз посмотрел внимательно на себя. Помолодел, однако, и выгляжу не на полтинник, а лет на тридцать. Я взял с туалетного столика салфетку, чтобы вытереть кровь. Но так и замер – под салфеткой обнаружилась характерная шкатулка, их, наверное, в одном месте штампуют. Осторожно открыл её. Да, белый порошок, и явно не зубной. Подозвал Тыгына и молча ткнул в шкатулку пальцем.

— Что это, — спросил он.

— Шкатулка. Пусть все выйдут.

Тойоны обернулся к Бэргэну и показал на дверь. Все вымелись, только Харчаана осталась лежать на полу.

— Это золотая пыль. Твоя сестра баловалась наркотиками. Ты знаешь, что это такое.

Тыгын разволновался и начал нарезать круги по комнате. Пнул пару раз тело своей сестры. Но та не реагировала, она уже пускала слюни и помочилась под себя.

— Она должна исчезнуть, — наконец сказал Тыгын.

— Нет, не надо. К ней должен будет придти человек, принести порошок и дать какие-то указания или что-нибудь узнать.

— Я понял, — ответил Тыгын, — всех впускать и допрашивать.

— Ну да, только не убивать, а самого подсадить на наркотики. Или перевербовать каким-нибудь иным способом. В конечном итоге мы должны понять, кто заварил всю эту кашу, где они сидят, и кому придётся это расхлёбывать.

Тыгын хлопнул в ладоши. Зашел Бэргэн.

— Позови Ичила. Больше никого не впускать. И принеси кожаный мешок.

Ичил примчался практически мгновенно, он что, ночевать здесь собирался или дела у него? Тыгын показал ему на сестру.

— Что с ней?

Ичил склонился над телом. Пошевелил, отодвинул веко, пощупал пульс.

— Её душа не вынесла тягот этого мира.

'Ушла к другому', хотел я добавить, но промолчал. Тыгын сделал вполне понятный жест, ладонью по горлу. Ичил снял с пояса шелковый шнурок и накинул жертве на шею. Тело посучило ногами и затихло. По-моему, быстрее было шило в сердце ткнуть, но тут к пролитию крови относятся трепетно. Потом он достал мазь и смазал мою окровавлённую грудь. Шрамы, говорят, мужчину украшают, мля. Мазь оказалась просто волшебной. Кровь остановилась мгновенно, и ранки затягивались прямо на глазах.

— Откуда у тебя это – показал пальцем на ворону Ичил.

— От верблюда, — невежливо ответил я ему, — тяжкое наследие прежнего режима.

— Она трогала его? — никакого внимания на грубость он не обратил.

— Ага, трогала. Ножиком.

— Тогда понятно. Возьми мазь, сам помажь на свой алгыс. Я прикасаться не буду.

Боится – значит уважает. Я замазал ранку и отдал мазь Ичилу.

— Приведите Хара Кыыс, которые охраняли Харчаану, — приказал Тыгын.

Ввели трёх понурых девок.

— Сегодня произошло невиданное, — начал свою речь Улахан Тойон, — одна из вас обнажила оружие на моего гостя и тем самым покрыла позором мой дом. Оставшиеся трое лишили свободы моего гостя. Я хотел вас всех повесить, но потом передумал. Я отправлю вас обратно в ваш род. Пусть там сами с вами разбираются.

— Господин, убейте нас сразу, — севшим голосом сказала одна из девок.

— Слишком легко вы хотите отделаться, — сказал Тыгын, — но у нас осталось одно незаконченное дело. И вы его сделаете.

— Мы сделаем, господин, — чуть ли не хором отвечали Хара Кыыс.

— Не секрет, что покойница принимала мужчин когда хотела и сколько хотела. Так вот, она и дальше их будет принимать. В эту комнату всех будете впускать, а потом передавать на допрос. С территории дома никто не имеет права выходить Вы теперь подчиняетесь уважаемому Бэргэну. Всё, что он скажет – это моё слово. А потом я решу, что с вами делать.

Тыгын вышел из комнаты, я выскользнул за ним. Большой начальник зол, это очевидно. Поэтому мне лучше сейчас пойти поспать, завтра опять напряженный день. Когда же эта суета закончится, чтобы мне заняться собой, любимым? Себя я видел на загородной вилле, в окружении своих любимых женщин, а-ля мечты товарища Сухова, а рядом, в подвале, дверца в подсобку супермаркета. 'Павлины, говоришь', хекнул я, и причастился водочкой. Наконец-то закончился этот сумасшедший день.

Утром вставать мне совершенно не хотелось. Куда подевалась обычная бодрость? Голова трещит, сушняк, во рту кака. И женщины рядом нет, чтобы сгонять за винишком. Но вставать надо, дел, как обычно, невпроворот. С длинными языками здесь не живут, их сразу отрезают, так что будем надеяться, что ночное приключение и смерть госпожи садистки останется в тайне от эмиссаров повстанцев. Нарядился во все свои ослепительные одежды, привесил на грудь брошку красоты здесь невиданной, перепоясался. Взял в руки свой необыкновенный кинжал и решил всё-таки посмотреть, из сего он сделан и почему Тыгын с него так возбудился. А то ить, ношу для красоты, а может в ножнах лазерный резак, замаскированный под булат, а я ни сном, ни духом. При дневном свете еще раз рассмотрел его. Если исключить всякие красоты в виде тонкой гравировки и самоцветов на ножнах, собственно клинок по форме напоминает кортик, двухлезвийный, ромбовидного сечения. Поверхность тёмно-серая матовая, только заточка блестит. Кортик, значит. В голове забрезжила бронзовая птица[17], я в детстве был умный мальчик и любил серию 'Библиотека приключений', Детгиз, 1958. Никак не мог понять, что такое коленкор. Всё время у мамы спрашивал. И попал в переплёт. Ассоциативная цепочка сделала круг, замкнулась и заискрила. Кортики носят офицеры, прячут матросы, а находят мальчики. Еще раз совсем внимательно посмотрел на него. Гарда, если включить воображение, все-таки была стилизованной птицей с загнутыми кончиками крыльев. В глазу орла сиял граненый бриллиант. Гранёный! Здесь, в степи, я видел только полированные кабошоны. Запомним, пригодится. Покарябал лезвием ноготь – острое, как бритва. Хоть я и не специалист в оружейных сталях, понятно что сделан ножик на совесть. Но меня больше заинтересовал торец рукоятки, как-то его сразу захотелось отвинтить. Насечка просто просила это сделать. Я поднапрягся, покрутил туда-сюда и, наконец, свинтил шляпку. Ручка оказалась съемной трубкой, а собственно хвостовик кинжала – крестообразным ключом. Я повертел находку в руках и завинтил обратно. Ножны ничего нового не добавили в картину мира, неразборные они оказались. Интересно, а Тыгыну я что отдал? Как много вопросов сразу. Теперь в степи – я главный Буратина, осталось найти маленькую железную дверь в стене[18]. Повесил кинжал на пояс и пошел к Улахан Тойону.

Большой Тойон снова изображает из себя умирающего лебедя, опять у него политические эксперименты.

— Заходи, садись, — говорит он, — я не знаю, чем я смогу смыть с себя такой позор. Прими мои