баул-то с тряпьем неподъемный, я вообще удивлён, что она его со скалы не выкинула. Но извивы тонкой женской психики нам, грубым мужланам, недоступны. Я сказал Ичилу, чтобы он посидел с Сайнарой. Я и сам справлюсь с силовой установкой. Они попадали на пол, а я пополз вниз.

Внизу ничего нового я не нашел. Не считая того, что нулевой уровень был весь разгромлен. При свете фонаря мало что видно, и поэтому я пошел искать вход на уровень минус один, где должна быть энергетика. По-моему, отдельные фрагменты базы строились по типовым проектам, которые потом сводили до кучи методом простого сопряжения. Электростанция нашлась там, где ей и положено было быть, то есть шесть пролётов вниз. Когда всё заработало и свет воссиял, я подался исследовать, что же полезного можно поиметь на сей раз.

Первым делом я осмотрел нулевой этаж. Душераздирающее зрелище. Тяжкое зрелище. Наше вскрытие входа на посадочной площадке теперь варварством назвать можно было только с точки зрения милицейского протокола, которое там бы квалифицировалось, как 'детские шалости'. Вандалы разгромили всё, что можно было разгромить, сломать, выворотить, сплющить, разбить. Нет даже признаков того, что отсюда что-то вывезли. Тупая бессмысленная ненависть. То, что тупая – это было понятно из того, что часть дверей в смежные помещения была выломана, часть просто погнуты, а часть, скрытая в переходах – нет. Но это все лирика. Я прошелся к выходу, или входу, как кому нравится. Двери вынесены, а снаружи всё завалено мелким щебнем вперемешку с валунами. Да, мы бы никогда не нашли этот вход, даже если бы прошли прямо над ним. Ну и трупы, кости, черепа, сгнившие остатки одежды, ржавые сабли. Все как всегда – кругом смерть и насилие, насилие и секс. Нет, это из другой оперы, из 'Мира животных'. Я развернулся и пошел искать лифт. Пешком я находился на неделю вперед.

Дверь лифта на этом ярусе тоже покорёжена. Пришлось спускаться вниз и оттуда уже ехать на поиски кают-компании. Благолепие открывшийся картины меня поразило. Ичил сидит, Сайнара сидит и оба молчат. Надулись на меня, как мышь на крупу. Свет горит, мусор не убран, следов поспешной прежних обитателей эвакуации не видно. Ну и ладно.

— И что сидим? — вопрошаю я сычей.

— А что делать? — равнодушным тоном спрашивает Сайнара, — мы не знаем, зачем ты нас сюда привёз.

Вот как. Они – это уже 'мы'. Кооперация с целью поднять бунт на корабле. Здесь надо разделять и властвовать, иначе они от депрессняка хрен знает до чего договорятся.

— Ичил! Ты хотел силу? У тебя её вагон и еще чуть-чуть. Что сидишь, ничего не делаешь? Иди на первый этаж и посмотри, что за скелеты там в шкафах. Доложишь. И поживее, расселся как король на именинах!

— Сайнара! Что за помойка вокруг? Почему ты не войдешь в систему и не прикажешь навести здесь порядок? Сидите, как в штаны насрали, и не шевелитесь. Что, я за тебя прибираться буду? У меня своей работы навалом!

Нехотя, через силу зашевелились. Я пошел смотреть оборудование, что там работает, а что нет. Энергией мы себя вроде обеспечили, надо теперь обеспечить связью, раз транспорт так бездарно про… воронили.

В кабинет начальника я не пойду. Нет у меня желания ломать голову телепатическим контактом. На втором ярусе нашелся пункт управления, несколько иной, нежели на рембазе. Стены обвешаны экранами и панелями с какой-то феерической информацией. Чертежи, схемы, карты с наложенными слоями каких-то данных. Красота, начинаю вникать. Мнемосхема самой базы узнаваема и легко читается. А вот схема организации связи сияет красным и желтым кадмиевым светом. Да, бормочу, багровый и белый отброшен и скомкан[34]. Всего одна зеленая ниточка, как раз к рембазе, там, говорят, электроэнергию намедни дали. Начинаю двигать курсор, пытаясь понять всплывающие надписи, всё-таки я связист, а не начальник автоколонны, мне сейчас проще. Нашел тестовые программы, начал запускать. Всё везде хорошо, кроме одного подозрительного места. Один передатчик не хочет работать. Придётся лезть на крышу. По дороге завернул в кают-компанию, посмотреть, как там дела.

Видимо, моё нервическое настроение передалось всем. Сайнара уже подключилась к консоли системы жизнеобеспечения и гоняет в хвост и в гриву местную технику. По полу не елозят пылесосы и мойщики, а само напольное покрытие ходит ходуном и поглощает вековую пыль. Я подошел к Сайнаре и приобнял её.

— Ты, дорогая, уже освоилась, я вижу? — спросил я её.

— А что там осваиваться. Служанками я и дома командовала. А здесь ещё проще. Только глупые они. Надо следить.

— Хорошо. Ты приготовь обед, я сейчас ещё кое-что сделаю, вернусь, перекусим. А где Ичил?

— Ичил еще не возвращался. Иди, работай. Потом всё расскажешь, что в этом доме делают.

На нужном мне уровне нашелся аппаратный зал, с уже работающим оборудованием. Наружу вела дверь. Я прошел на площадку с антеннами и восхитился. Удивительное зрелище Большой Степи. Отсюда, из поднебесья, я понимал всю суету нашей эпохи. Нет ничего – есть только небо, ветер и необъятные просторы. Сиреневая бездна пропасти тянула к себе мой взор, не долечил меня Курпатов. Хотелось распахнуть руки и полететь. Однако надо осмотреть, что здесь к чему. Нашелся перебитый, упавшим с вершины скалы камнем, кабель. Пришлось отвлечься от красот и ехать на самый низ, рыться в пыльных остатках кладовок в поисках замены. Хорошо, что громили аппаратуру и мало-мальски крупные вещи, а такие мелочи, как кабеля не порубили на куски. И то хорошо. Поднялся наверх, заменил кабель, очистил от мелких камней направляющие, по которым эта жуткая конструкция елозила.

Когда я вернулся в операторскую, то видно было, что обстановка радикальным образом переменилась. Заработали ещё пять панелей, типа ЦУП, ни дать, ни взять. Всё в работе, лишь по одному из экранов по левой стороне ползут красные строчки, все реже и реже, и, наконец, меняются на зелёные. Это я, оказывается, отремонтировал спутниковую связь.

У начальника связистов кабинет, всем кабинетам апартамент. С приемной. Даже горшки с засохшими цветами стоят. Но главные красоты оказались внутри. Во-первых, посреди кабинета стоит столик. Над столиком – маленький, диаметром сантиметров двадцати в диаметре глобус парит безо всякой подвески над серебристым массивным основанием со сферической выемкой в центре. Да ещё глобус медленно вращается. На нём – россыпи разноцветных точек – красных, синих, желтых, зелёных. Стильная вещь. Надо будет себе такой дома поставить. Действующая модель. В натуральную величину[35]. В смысле глобус в натуральную величину, а не планета. Хм. Три континента, много морей и океанов. Россыпи островов, наверное, с пальмами и голыми туземцами. Я хотел потрогать глобус руками, но наткнулся на невидимую преграду. Пошарил по ней, а это оказалось – кто бы мог подумать, особая проекционная система с тактильным управлением. Я завис за ней надолго. Можно было выбирать участок поверхности, увеличивать, уменьшать, получать справку по каждому из объектов. Но без моего словаря никак. Информации – вагон, но её надо осваивать и осваивать. Надо будет переступить через себя и еще раз нюхнуть мха Ичилового. Хоть от него и мерзкий отходняк, но зато всё сразу становится ясным.

Я устал и проголодался. Отправился в кают-компанию перекусить и отдохнуть. И вообще, от работы кони дохнут. Я немного удовлетворил своё шило в заднице и теперь, с чувством глубокого удовлетворения готов предаться неге и безделью.

Сайнара как раз к моему появлению собиралась меня идти искать. Ичил в мрачном виде, нахохлившись сидел на полу и что-то бурчал. Я забрался в душ, смыл с себя всю плесень, пыли прах, растерся жестким полотенцем и готов был уже съесть кусок мяса, грамм на триста. С устатку принял соточку на грудь, вкусил от щедрот местной машинерии. Подобрел, ободряюще похлопал Сайнару по руке.

— Ну, рассказывайте, как вы тут без меня прозябали, — начал я допрос.

Ичил ответил:

— Внизу всех убили. Давно.

Зная, что такое 'давно', я даже не поинтересовался, когда. Другой вопрос, одновременно ли убили все друг друга, в пустыне и здесь. Или же разгромили базы по частям, а потом остатки недобитых пришельцев гоняли по степи. Впрочем, и это неважно. Что-то мои мысли не в ту сторону думают.

— Ты себе чего-нибудь полезного нашел? — спросил я Ичила.

— Нет там ничего. Все, что было, давно сгнило.