чёрные не нашли ничего лучшего, чем повторять шахи королю белых. Доигрывание оказалось настолько быстрым, что люди у демонстрационных досок запутались, потеряв нить игры.
В тот день жалобы Фишера носили более личный характер. Крамер требовал от Шмида «сделать что-нибудь, вместо того чтобы благостно разводить руками». Американцы снова требовали освободить в зале ещё несколько рядов. Ответ исландцев гласил, что расстояние между сценой и первым рядом больше, чем на любом предыдущем матче.
Шестнадцатая партия игралась в воскресенье, и на неё собралось небывалое количество народу. На 9-м ходу последовал размен ферзей, и игроки, минуя миттельшпиль, перешли в эндшпиль. Через несколько ходов Спасский пошёл на тройную изоляцию пешек, получив три изолированные пешки на одной вертикали. Это очень необычное расположение пешек, и для шахматиста такая архитектурная конструкция интуитивно представляется уродливой. В конце концов, три беззащитные пешки были потеряны, и на 32-м ходу позиция превратилась в безжизненную, лишённую всяких перспектив. Однако партия не закончилась! Упрямство заставило игроков сделать ещё тридцать бесполезных ходов, в то время как любой из них вполне мог бы предложить ничью, а другой — с готовностью её принять. Мстил ли Спасский Фишеру, вынуждая его оставаться у доски? Считал ли Фишер ничью унижением? Каковы бы ни были причины, они продолжали играть до 60-го хода; Ларри Эванс и Кен Смит в своей книге о матче «Фишер — Спасский: ход за ходом» назвали это «бессмысленным марафоном». Зал недоумевал. Голомбек писал: «Печально признавать, но последние тридцать ходов... довели меня до слез». Бирн и Ней одинаковы в своей оценке: два гения, ведущие игру в столь элементарной позиции, были похожи на Фрэнка Ллойда Райта, «играющего в песочнице».
Фишер мог не атаковать за доской, но вне игрового поля спуску чиновникам не давал. В ответ на отказ убрать первые семь рядов он предъявил ультиматум, заявив, что не будет выступать, пока условия не изменят: «Я не намерен больше их терпеть». С 17-й партии, сказал он, матч будет проходить за закрытыми дверями в отдельной комнате, до тех пор пока зал не изменят «точно по моему желанию». Крамер, разумеется, его поддержат: 16-я партия, сказал он, проводилась в зале «таком же шумном, как футбольный стадион в Милуоки».
22 августа, вдень 17-й партии, Крамер встретился за ланчем с Тораринссоном. Исландец согласился убрать первые три ряда кресел; два их них поставят сзади. Это увеличит расстояние между игроками и залом с семи-восьми ярдов до двадцати. «Чтобы спасти матч, мы должны убрать несколько рядов кресел, хотя делаем это с болью в сердце, поскольку теряем доход», — сказал Тораринссон. Согласия чемпиона мира и его команды никто не спрашивал.
Советская контратака произвела эффект разорвавшейся бомбы. Секундант чемпиона мира Ефим Геллер выступил с заявлением для печати, в котором обвинил американцев в использовании «неспортивных методов», призванных ослабить Спасского. Приводим его так, как оно было написано:
Третьего августа 1972 года был объявлен следующий актёр на роль Джеймса Бонда: с этого момента британского тайного агента 007 с лицензией на убийство будет играть Роджер Мур. Исландия могла бы стать его первым заданием. Когда советское заявление было опубликовано, в публике раздались лёгкие смешки. «Мы вызовем агента 007, чтобы он обыскал помещение», — съязвил представитель Исландской шахматной федерации.
В том, почему Рейкьявик настолько подогрел воображение публики, играет свою роль обширный поток шахматных реминисценций и образов, появлявшихся в литературе и кино. Демократ против тоталитариста, личность против машины, заговор против контрзаговора; образ бесчувственного, безумного и блестящего шахматиста-одиночки, плетущего интриги и полностью лишённого морали, — таковым было (преимущественно на Западе) восприятие матча. Некоторые шутники в Рейкьявике вспомнили фильм 1963 года о Джеймсе Бонде «Из России с любовью», основанный на появившемся чуть раньше романе. Тема фильма — холодная война. Он укреплял мнение о том, что навыки, необходимые для контролирования событий за шахматной доской, допускают широкое применение: созревает дьявольский заговор Советов против британской разведки и её лучшего агента 007 — Бонда, Джеймса Бонда.
Фильм открывается финальной партией международного гроссмейстерского турнира. Кронштейн, человек с высоким лбом, тяжёлыми веками и напряжёнными немигающими глазами, сражается с канадцем по имени МакАдамс. «Кронштейн» созвучно с «Бронштейн», и партия в фильме действительно является вариацией великолепной партии, сыгранной в Ленинграде в 1960 году между двумя советскими гроссмейстерами, претендентом на титул чемпиона мира Давидом Бронштейном и Борисом Спасским. В фильме Кронштейн побеждает, рискнув не подчиниться приказу прервать партию, и предоставляет отчёт тайной международной террористической организации, на службе которой он находится. На самом же деле Бронштейн проиграл, после того как Спасский осуществил блестящую жертву ладьи, одержав эффектную победу на 23-м ходу. Другим отличием было то, что в
