После потрясений первой половины матча организаторы и соперники наконец-то занялись обычной рутиной. Шок от общения с Фишером прошёл. Подобно жителям оккупированного города, все мало-помалу приспособились к новому стилю жизни. В день приходило одно-два письма с жалобами, иногда за подписью Фишера, иногда Крамера; были угрозы, истерики, ультиматумы. Но в этой регулярности наличествовала успокаивающая, предсказуемая динамика — партия, выходной(ые), знакомые процедуры. Как при оккупации, граждане не могли позволить себе расстраивать завоевателей: всегда существовала опасность, что жалоба Фишера разрастётся до неимоверных размеров. Некоторые протесты начали переходить грань разумного; уровень напряжения среди организаторов увеличивался, если не предъявлялось никаких претензий: что ещё задумал Фред Крамер?

Миллионер из Милуоки, бывший президент Шахматной федерации США, Крамер был невысоким человеком с гигантским эго, сколотившим свой капитал на осветительном оборудовании. Брэд Даррах описывал его так: «Полтора на полтора метра плюс сапоги» и добавлял, что в зависимости от настроения он мог «выглядеть как любой из семи диснеевских гномов». Когда Фреда Крамера окружали журналисты, маленький рост скрывал его в толпе, и всё, что доставалось оставшимся снаружи, — это писклявые фразы, несущиеся из ниоткуда.

Тогда Крамеру было под шестьдесят, и официально он являлся вице-президентом ФИДЕ, ответственным за 5-ю зону (США). Он стал неофициальным представителем Фишера после того, как Эдмондсона без долгих рассуждений уволили. Трудно представить столь противоположные фигуры, как Эдмондсон и Крамер. Полковник американских ВВС Эдмондсон имел величественную военную выправку и умиротворяющее воздействие на окружающих. Бывший капитан Крамер легко выходил из себя и обладал большим самомнением. Однако за работу, проделанную в качестве президента Шахматной федерации США, его уважали: он ввел систему Эло, названную так в честь её изобретателя, профессора математики Эрпада Эло, которая измеряла силу игры шахматистов. Крамер оставил федерации немалое состояние.

Он считал себя исполнителем множества ключевых ролей: охранник американского гения, главный организатор, стратег и публичный представитель, равный президентскому главе персонала, преграждающему путь в Овальный кабинет. На самом же деле он был главным мальчиком на побегушках, отвечавшим за группу менее значимых слуг, которые с напряжением ждали приказов Фишера и исходили потом в том случае, если не могли удовлетворить запросы своего переменчивого хозяина в любое время дня и ночи. Однажды он и сам подтвердил это: «Я уполномочен только жаловаться». Так он и делал. Дня не проходило без его грубых писем. Он жаловался и лично, иногда шепча чиновникам что-то на ухо в общественных местах. «Громогласный шёпот от Дюймовочки», — писала «Guardian».

У него была привычка собирать импровизированные пресс-конференции в вестибюле игрового зала или в фойе гостиницы «Лофтлейдир», не представляя, насколько смешными или напыщенными считают их журналисты. Он наслаждался вниманием и разыгрывал драму последних событий, используя оригинальный словарь, состоящий в основном из военных метафор, например: «Русские поддерживают свои войска бумажными заграждениями». Не будучи одарён необходимыми качествами ума, такта и дипломатии, он являлся настоящей находкой для журналистов, поскольку всегда говорил что-нибудь, что можно было процитировать. В области пиара Крамер лет на двадцать опередил своё время, защищая поведение Фишера оскорбительными упрёками в адрес другой стороны, вместо того чтобы извиняться. Чем более абсурдным становилось поведение Фишера, тем более горластым был Крамер. Русские всегда говорили «чушь» и «ерунду». Чиновники были «глупыми», «некомпетентными» и «предвзятыми».

В Рейкьявике он был популярен только среди журналистов. Спасский обвинял Крамера, что он действовал так, словно Фишер был чемпионом, а «я — никем». Чиновники тоже его не любили. Сегодня Шмид со смехом называет его «слугой Бобби»; он просто осуществлял его желания, чего Эдмондсон мог бы и не делать. Он так часто находил недостатки, говорит Шмид, «что я уже был готов ко всему». Вслед за своей первой попыткой сместить немецкого гроссмейстера с поста главного арбитра Крамер вновь озвучил свои сомнения относительно его беспристрастности, потому что Шмид в выходной день играл с чемпионом в бридж, а однажды был замечен с Иво Неем. Шмид твёрдо отверг обвинения: «Когда я встречаю мистера Крамера, он всегда старается спрятаться за большим человеком».

Большой человек был стимулом маниакальной деятельности Крамера. Говоря словами Дона Шульца, «он был стопроцентным подхалимом: Крамер не хотел, чтобы его уволили, как Эдмондсона. Поэтому делал буквально всё, что хотел Фишер. Что бы Фишер ни сказал, он отвечал: 'Да, сэр. Я согласен, давайте таки сделаем'». Легко смеяться над подобострастием Крамера, но он был далеко не единственным; те, кто служил Фишеру, признавали, что есть грань, которую не следует переходить, если хочешь избежать его гнева.

Пресс-конференции Крамера были его отчаянным способом доказать Фишеру, что он ревностно исполняет все приказы. Шульц считает это не самой эффективной стратегией: «Лучше было бы общаться с властями закулисно. Вместо этого Бобби что-то говорил, и тут же издавался пресс-релиз». Фрэнк Скофф, в августе 1972 года ставший президентом Шахматной федерации США, был одним из помощников Фишера в Рейкьявике и проявляет больше великодушия: «Фред был бы хорошим парнем, если бы немного сбавил обороты, но он из тех, кто мигом заводится, а потом стреляет во все стороны».

Среди людей, которым удавалось достичь в общении с претендентом некоторого взаимопонимания, был Сэмундур - «Сэми-рок» - Палссон, вспоминающий, что, если Фишера нужно было разбудить к партии, Крамер «стучал в дверь его номера, говорил мне: 'Стой здесь' — и тут же убегал».