Однако деньги имели значение и для исландцев. Они находились в убытке. Если матч не состоится, они потеряют все вложения, а для маленькой страны это была значительная сумма. Тораринссон не забыл, как Дэвис постоянно твердил об этом: «Вы потеряете всё. Просто отдайте нам доход от продажи билетов, ещё кой-чего, и Бобби будет здесь». Исландец находился под обстрелом со всех направлений. Журналист Брэд Даррах обвинял его в стремлении передать руководство матча советским. Местная пресса обвиняла в крахе международной репутации Исландии. В одной передовой статье вопрошали: «Почему он не может договориться? Он совершенно беспомощен».
Тораринссон был не единственным, у кого возникли сложности. Тремблей послал в Госдепартамент телеграмму, в которой сообщал, что его миссия столкнулась с «большим количеством финансовых и других требований от представителей Фишера...» Он привел список условий, которые оставил неудовлетворёнными. К примеру, Дэвис просил американское правительство гарантировать Фишеру сумму в 50 тысяч долларов на основании того, что требование процентов с продажи билетов было отклонено. Аргументы Дэвиса выглядели несколько вызывающе: американское правительство должно помочь, поскольку отсутствие его клиента может повлиять на отношения Исландии и США. Тремблей писал: «В этом было отказано. Исландцы уважают уникальную личность Бобби Фишера, и хотя его выходки могут бросить некоторую тень на США, маловероятно, что официальная позиция или реакция публики на задержку или отмену матча будет настолько негативной». Крамер потребовал дипломатических номерных знаков, на что ему ответили, что в этом нет необходимости. В субботу 2 июля, в два часа ночи, Даррах разбудил Тремблея телефонным звонком и заявил, что для обеспечения безопасности Фишера требуется круглосуточная охрана из четырёх морских пехотинцев.
Исландское правительство было возмущено. Премьер-министр обиделся на утверждение Дэвиса, что Исландия будет требовать у американского правительства возмещения ущерба, если матч провалится. Йоханнессон негодующе отозвался на запрос представителей Фишера о гарантии его безопасности правительством США. По словам Тремблея, «премьер-министр язвительно заметил, что правительство Исландии вполне способно предоставить необходимый уровень безопасности».
Однако поведение Фишера тревожило Тремблея гораздо больше, нежели он говорил об этом вашингтонскому начальству. Он считал, что советские побеждали в пропагандистской войне: «Так и было. Борис — это само обаяние. Настоящий волшебник. Приятный, утонченный, хорошо образованный. Все его любили. А Фишер попросту отказывается появляться».
Возможно, предчувствуя грядущие неприятности, Дэвис изменил курс и попросил отложить матч. Причина? Его клиент страдает от переутомления. Дэвис и Крамер обещали представить заключение врача, но оно так и не появилось. Настроение в Рейкьявике царило мрачное, организаторы нервничали, город полнился слухами. Корреспондент «New York Times» Гарольд Шонберг писал: «Есть что-то печальное в тщательно подготовленной сцене, которая может так никогда и не увидеть представления».
Президент ФИДЕ Макс Эйве воздерживался от прямых контактов с Фишером. В течение полугода этот матч был для него сплошной головной болью, и теперь Эйве говорил: «Фишер не будет разговаривать со мной до тех пор, пока ему не понадобится, чтобы я заказал для него такси. Я не хочу с ним встречаться». В то же время, не видя никаких медицинских свидетельств, он дал Фишеру два дополнительных дня на основании одних только слов о болезни.
Пока всё это происходило, чемпион мира пребывал в одиночестве. Советскую команду в Рейкьявике известили, что жеребьёвка переносится на два дня, на 4 июля. Геллер позвонил в Москву и сообщил об этой новости. От имени Шахматной федерации СССР Батуринский послал разъярённую телеграмму Лотару Шмиду Он обвинял Фишера в «шантаже» с молчаливого одобрения руководства ФИДЕ. Его отсутствие на открытии, жеребьёвки и первой партии, назначенной на 2 июля, было беспрецедентным нарушением правил. Фишер заслуживает дисквалификации, добавлял Батуринский. Эйве взял на себя «более чем неприглядную роль защитника Фишера». По собственной инициативе он отложил матч, следуя «несуществующему запросу» на основании «воображаемой болезни» Фишера.
Цитируя строки из амстердамского соглашения, Батуринский заявлял, что если до полудня 4 июля правила ФИДЕ и соглашение не будут соблюдены, Шахматная федерация СССР станет рассматривать чемпионат «разрушенным» ФИДЕ и Фишером. Угроза была прозрачной: матч попросту потеряет законную силу.
Когда Геллер обвинил Эйве в том, что тот отложил матч, президент ФИДЕ использовал в качестве оправдания позицию чемпиона: «Я хотел спасти матч, потому что Спасский рвется играть». Геллер передал эти слова Ивонину, который назвал их возмутительным аргументом. Однако они не знали, что чемпион мира в каком-то смысле действительно дал Тораринссону и Эйве зелёный свет.
Днем 2 июля, в воскресенье, Спасский долго беседовал с Эйве, который предложил ему поужинать вместе с американским миллионером и поклонником шахмат Исааком Туровером. Геллер и Крогиус считали, что Спасский может с честью вернуться в Москву, и, чувствуя колебания чемпиона, настаивали на том, чтобы он не ходил на ужин, где его могли уговорить подождать ещё. Спасский проигнорировал этот совет: на следующий день было заявлено, что он согласен на задержку.
Но затем прозвучал второй звонок, словно Фишер действительно зашёл уже слишком далеко.
Утром в понедельник 3 июля Джима Слейтера, ехавшего по лондонским улицам на работу, расстроил радиорепортаж о том, что претендент на звание чемпиона мира так и не появился в Рейкьявике. С 1964 года -тогда ему было немногим больше тридцати — Слейтер владел компанией «Slater Walker Securities». Его партнёр Питер Уолкер оставил общий бизнес ради членства в парламенте от партии консерваторов и поста министра в правительстве Эдварда Хита, а потом и Маргарет Тэтчер. Во время матча Фишер — Спасский компания Слейтера имела контрольные пакеты акций 250 предприятий по всему миру. В высшей степени уверенный в себе, решительный и жёсткий бизнесмен, Слейтер, по его собственным словам, обладал на тот момент состоянием в «шесть миллионов фунтов и более». Игрок по натуре, он позволял себе одну большую роскошь — играть в бридж на тысячи фунтов с более сильными противниками.
Он был большим поклонником шахмат и поддерживал игру, являясь спонсором ежегодного турнира в Гастингсе. В годы после матча Фишер — Спасский он вместе с бывшим британским чемпионом и журналистом Леонардом Барденом (отвечавшим за идею и организацию) изменил ситуацию в британских шахматах, начав вкладывать деньги в юношеские соревнования.
Теперь же он решил, что легко может позволить себе послать Фишеру деньги, чтобы тот наконец либо отправился в Рейкьявик, либо показал себя трусом. Он удвоил приз, добавив к нему 50 тысяч фунтов (125 тысяч долларов). Прибыв в офис, он передал своё предложение через Бардена, тот поговорил с Маршаллом и дал американскому юристу кое-какие сведения о спасителе чемпионата. Маршалл обсудил предложение с Фишером. Слейтер говорит, что он позвонил своему приятелю Дэвиду Фросту, который позвонил своему приятелю Генри Киссинджеру. После этого Киссинджер связался с Фишером. Что же двигало Слейтером? «Помимо того, что я сам получил возможность на протяжении нескольких недель наслаждаться удивительным зрелищем, я подарил любителям шахмат всего мира невероятное удовольствие».
Генри Киссинджер. После его звонка следующий ход — за Фишером.
Предложение Слейтера попало на первую полосу лондонской «Evening Standard», и вскоре его дом окружили репортёры. Вернувшись с работы, он объяснил изумлённой жене: «По пути в офис у
