Насколько же эффективной и концентрированной была подготовка Спасского на фоне всех этих сложностей?

Ходит множество слухов о его лени, и некоторые из них явно смахивают на вранье. Поскольку Спасский настаивал на полной секретности, лишь несколько избранных были посвящены в детали его подготовки. В одной такой байке утверждается, что Бондаревский подал в отставку, когда Спасскому предоставили два дня отдыха, а он вернулся назад только через две недели. Другая рассказывает, что приехавшие визитёры видели Спасского, коротающего время за бутылкой виски с журналом «Playboy» в руках.

Однако то, что у чемпиона был значительно более свободный график, нежели у его противника, не подлежит сомнению. Юрий Авербах говорит, что, заняв пост председателя Шахматной федерации после неожиданного ухода Постникова, он первым делом нанёс визит на тренировочную базу: «Спасский сидел с Геллером и Крогиусом... На столе лежали карты и домино, к обеду Спасский вышел с початой бутылкой виски. Мне всё стало ясно».

Спасский настаивает, что он работал, и работал упорно. Иво Ней соглашается, но уточняет: «И все же недостаточно». Спасский утверждал тогда и утверждает сейчас, что ему лучше работалось с ясной головой, а потому была необходима физическая подготовка, то есть теннис, лыжи и плавание. Вдобавок чемпион, по оценке Бейлина, «любил жизнь, любил расслабляться, общаться с друзьями, отдыхать. Он не был похож на Корчного, который усердно работал по восемь часов в день». Обычно за завтраком Спасский потчевал команду греческими мифами, которые читал перед сном, затем занимался спортом, неспешно обедал и пять часов уделял шахматам.

«Основным недостатком нашей подготовки было легкомысленное поведение Спасского, — говорит Крогиус. — Он считал, что хорошо понимает Фишера и «найдет ключ» к шахматам Бобби в ходе самого матча. Это мнение сложилось благодаря отчётам ведущих советских шахматистов о стиле игры Фишера и Спасского. Керес, Смыслов, Петросян, Таль и Ботвинник (который выразил свою точку зрения устно) единогласно отвергали возможность каких-либо фундаментальных изменений в игре американца, особенно в дебютах. Только Корчной распознал свежие нотки в шахматной эволюции Фишера. Но поскольку Корчной высказал своё мнение в личном общении и в достаточно резкой форме, Борис не обратил на это внимания».

Начиная с мая, когда к тренировке подключился ещё один гроссмейстер, Исаак Болеславский, уровень работы повысился. Игра Спасского, говорилось в докладах Ивонину, стала более творческой и точной. Тогда же была определена дата начала матча, что, без сомнения, повысило концентрацию чемпиона. Батуринский, посетив базу, отметил изменения к лучшему: «Каждый день от шести до семи часов посвящалось шахматному анализу, три часа — физической подготовке (теннису и плаванию)».

Каким бы ни был их режим, Вера Тихомирова поразилась здоровью, которое излучали чемпион и его команда: «Помню, когда они зашли ко мне, чтобы сфотографироваться, то выглядели такими здоровыми, такими цветущими — глаза горят, хвост трубой, – что я спросила себя: 'Они вообще-то работают или только развлекаются?'».

Неприятные выяснения отношений, переговоры о матче, сложности с квартирой, неспособность к тяжёлой каждодневной работе — всё это вместе привело к тому, что в Рейкьявик Спасский прибыл не в самом спокойном состоянии и неважно подготовленный. Однако убеждение, что матч будет праздником для всех шахматистов и он достигнет исторической победы, оставалось непоколебимым. «Он действительно хотел войти в историю, — говорит Бейлин, — хотя и отрицает это. Я спрашивал его раз десять, и он всегда отвечал: 'Что ты имеешь в виду?'. Но я уверен — он к этому стремился». Спасский добился того, чего хотел, поскольку имя его навсегда будет связано с участием в уникальном событии, произошедшем в маленьком островном государстве посреди Северной Атлантики.