вскрыли царский курган, тоже появились страшные молнии на чистом небе, они целили в людей. Тогда были жертвы… Не потому ли древние тюрки не беспокоили сон ушедших в мир иной? Знали тайну, о которой мы не догадываемся.

Узнав об этом случае, я задался вопросом: не самые ли древние курганы в мире находятся около селения Ной? Конечно, ответа найти не смог, но отметил – много новых штрихов обрел быт людей после Ноя, много новых – уже тюркских – традиций началось именно тогда. «Новизна» эта за века превратилась в этническую метку нашего народа. Ной, например, велел отмечать сорок дней после смерти человека, потому что сорок дней продолжалось плавание самого Ноя. Таково, по мнению пророка, время пути в мир иной!

Сорок дней выдерживали и при крещении (после оглашения), то есть при посвящении в веру.

Чтобы очистить жилище покойника, к постели умершего привязывали петуха. С тех пор петухов приносят в жертву и редко употребляют в пищу… Или – прежде бытовало поверье, что умерший уводит с собой скот в страну мертвых. Чтобы впредь не случалось той беды, Ной велел приносить весной в жертву ему белую овцу. Причем приносить на высокой горе, обратившись к востоку. С принятием христианства эта тюркская традиция не забылась, а в исламе она обрела иной, удобный исламу подтекст…

Обращаю внимание читателя на овцу, которую стали приносить в жертву, к этой теме мы еще вернемся, а пока вновь о Нахичевани.

На палубе поднебесного ковчега

Маршрут нашей экспедиции, как стрела, был нацелен на гору Гямигая – самую высокую гору на Малом Кавказе, ее высота около четырех тысяч метров, здесь, как я и полагал, должны быть следы древних тюрков в Закавказье. Здесь надо искать знаки их присутствия.

Правда, та гора находится на границе Азербайджана с Арменией, что требовало осторожности, в нынешней военной обстановке там надо быть начеку. Наша экспедиция была не так проста, как это покажется: мало подняться на необжитую гору, найти реликвии, не менее важно не стать мишенью армянского снайпера, укрывшегося на противоположном склоне. Все-таки прифронтовая зона.

К Гямигая «пристал» ковчег Ноя, это местное поверье не противоречит здравому смыслу, наоборот, следует ему. На горе есть камни, на которых сохранились высеченные рисунки той далекой поры, они стали предметом исследования ученых совсем недавно, в советские времена их просто «не замечали», а сюжеты говорят за себя. Как тамга.

Правда, чтобы понять зашифрованный смысл той «тамги», мне пришлось прежде побывать на Алтае, в Хакасии, в Якутии, в Казахстане, где точно такие петроглифы, выполненные той же рукой и по тем же самым правилам. Вот оно, доказательство единства тюркской культуры. Однако я, говоря о том единстве, выделю не рисунки, а вишапы – каменные изваяния рыб, змей и драконов, которые встретил не на горе, а в самой Нахичевани, на площадке около музея.

Такие скульптуры археологи находили только в местах обитания древних тюрков, на Алтае, в Хакасии, на территории современной Монголии и Северного Китая. Они, эти скульптуры, – как отпечаток пальца, как узор на роговице глаза. Неповторимы. Их не спутать, стоит лишь раз увидеть. Эти символические знаки грубоватой наружности наши предки называли «башапа», что в переводе на современный язык означает «начало». Вернее, «отец начала», «отец истока» или «отец всего» (отсюда – «вишап»). То – знак раздела земель. Каменная вешка.

Кроме вишапов, в местах обитания древних тюрков встречаются самобытные скульптуры баранов. Овца у тюрка была символом достатка и благополучия, наш предок одомашнил это животное и заставил служить себе. Говорю с уверенностью, потому что в диком виде животное (азиатский муфлон) водилось только в Центральной Азии, на родине тюрков. Овцы, как и кони, были первыми домашними животными тюрков. (118) Поэтому-то на боках каменных баранов легко различимые тотемные знаки – родовые тамги. Разные и в то же время одинаковые, потому что сделаны по единым правилам. Как петроглифы. Видимо, то были знаки раздела пастбищ.

Другие народы не отмечали земли такими скульптурами, у них не было овец и инструмента, чтобы сотворить это чудо из гранита. Однако кавказские вишапы все же отличаются от алтайских, не формой, нет, историей. Их появление на Среднем Востоке (куда относился и Кавказ) связано с царем по имени Ажи-Дахака, он велел создать те скульптуры, когда делил землю, открытую Ноем!

Отсюда еще один легендарный образ на рисунках Гямигая – Дракон, Змей. Он на вишапах, на скалах. Едва ли не каждый пятый рисунок посвящен ему.

Раз в семь лет здесь, на вершине, проходил сабантуй, собирались люди, которым покровительствовал иноземный царь, являвшийся в образе Дракона, так утверждает легенда. А известно, что на Алтае Змея считали праотцем людей, он – знак Родины, родного очага. Правители Нахичевани когда-то считали себя потомками Ажи-Дахака, возводили к нему родословные и потом передавали из поколения в поколение рассказы о службе предков при дворе этого царя-змея.

Не исключено, легендарный образ имел вполне земной прототип – царя Кира Великого, основателя Персии или кого-то из более ранней династии Пешдадидов. Не с тех ли пор пришла традиция украшать посох владык двумя змейками?.. Впрочем, утверждать не могу, не знаю, а узнать не у кого.

К сожалению, Азербайджан унизил свое прошлое: колониальные века породили беспамятство. С ужасом слушал я рассказ, как некие умники пустили слух, будто внутри вишапа спрятано золото. Нашлись местные умельцы, которые стали искать и разбивать уникальнейшие памятники в поисках легкой добычи. Кому была выгодна ложь? Судить не мне, однако так мы теряли прошлое – в болоте собственного невежества и чванства. А когда люди не помнят себя, их легко спровоцировать на любую подлость. Этим пользовались враги тюркского мира при молчаливом согласии некоторых ученых из Баку. Будто специально. Вот почему в горах Азербайджана не встретить вишапа. Он – редкость.

Власти Нахичевани специально придумали в центре города музей под открытым небом, чтобы спасти эти бесценные реликвии от современных варваров. Другого способа нет. Уцелевшие скульптуры свозили из удаленных уголков края. Слава Всевышнему, хоть что-то уцелело.

…В гору Гямигая мы поднимались на вездеходе, поднимались, сколько позволила дорога, у альпийских лугов она оборвалась. Мы поставили лагерь и дальше шли пешком, вдыхая ароматы летнего высокогорья. Природа здесь сурова и очень чиста, лето приходит всего на три-четыре недели, даже в июле может выпасть обильный снег. Собственно, снег тут всегда, по распадкам не тает в самый жаркий день. И море цветов, буйство будоражащих запахов и непередаваемых оттенков. Волшебное высокогорье, чарующая красота, которую забыть невозможно. Предки во всем ценили красоту и простор.

Я понял это, когда увидел базальтовые глыбы, они хранили их знаки-послания – наскальные рисунки, таинственные петроглифы. Признаюсь, вздрогнул от счастья, вдруг упавшего на меня. Перед нами лежало Время, прочерченное в камне, через него можно переступить, но его нельзя не заметить. Конечно, не первый раз видел подобное, и каждый раз, перед каждым рисунком стоял завороженный, как осчастливленный игрушкой ребенок. Спокойным в древних галереях искусства оставаться трудно… Не могу унять сердце.

Художники, которые поднялись на Гямигая на две с половиной тысячи лет раньше нас, изобразили оленей, горных козлов, змей, сцены охоты, сцены быта, оставили пока не вполне понятные ритуальные символы. Около полутора тысяч рисунков исследовано, о том выпущены статьи и монографии. Правда, знакомясь с ними, я не встретил намека на два простых вопроса, которые нельзя не задать, побывав на Гямигая. Первый – почему художники поднимались именно сюда, а не куда-то еще, чем влекли их эти холодные, труднодоступные камни? И второй – как, каким инструментом они создавали свое древнее искусство?

Вопросы не простые, хотя и звучат просто.

Бытующее в Азербайджане мнение о городе или крепости на Гямигая, по-моему, лишено всякого смысла. О каком городе речь, если сюда нет дорог? Если зима здесь десять месяцев в году? Если внизу богатая, щедрая для проживания долина? Мнение о городе высказали люди, слабо знакомые с реальной жизнью, не бывавшие в горах.

Гямигая – это пример сурового искусства, когда словами объяснять трудно, древнюю живопись надо видеть, чувствовать и понимать. Тюрки выбирали для своих «галерей» высокие горы, где человек ближе к Небу, к Тенгри. Сюда приходили в особые минуты. Приходили в белых одеждах, по завету Ноя несли жертву, поминали сородичей, ушедших в мир иной, помогали им или, наоборот, просили их о помощи. То была площадка общения двух миров – прошлого и настоящего.

По преданию, душа тюрка после смерти не умирает, а превращается в снежинку, она опускается на вершину высокой горы ждать Высшего Суда. Отсюда белый цвет траура, который был у наших предков, – то цвет чистоты и памяти.

На вершине горы люди просили Всевышнего отпустить грехи усопшему и не быть слишком строгим. Потом складывали из камней обо, или гурий. Два- три камушка ставили один на другой. На всякий случай, как напоминание о просьбе и о себе, они говорили: «До погребения никого нельзя считать счастливым». На вершине хоронили праведников, совершивших подвиг во имя Тенгри. Экспедиция убедила меня, Гямигая – это место паломничества. Святое место. Да, гора напоминает корабль, но – корабль памяти. Чтобы увидеть его, требуется чистая душа. И немалое воображение…

Когда я посмотрел ночью из палатки на гору с ее вершины, в полнолуние, то был